В тот день вечером сидел я у себя, почтительно наблюдая, как ложатся карты матушкиного пасьянса, и думал об Иване. Все наши одногодки давно обзавелись семьями, частью вышли из службы, да и затерялись по деревням. Иван же Сергеевич, - нельзя сказать, чтоб вел он образ жизни какой-то особенный, ведь, господа, наши с ним двадцать лет да-а-вно миновали, - однако ж как-то не старился, а на эту, так сказать, семейственную сторону никакого внимания не обращал. Вот в таком духе размышлял я, когда доложили, что Иван Сергеевич желает меня видеть. Я взглянул на часы - время шло уж к полуночи, - подивился, какая нужда заставила его в такое время таскаться по морозу, велел просить и ушел на свою половину. Проходит минута - появляется князь Иван. Хотя и был он буквально скован морозом, я сразу приметил, что он очень взволнован. Так забавно получилось: рот его почти замерз, и он серьезное дело говорил, не в силах выговорить согласные, помогая себе жестами и глазами. А глаза, как вам известно, имеет он крайне выразительные.

“Эти глаза, - подумал я, - в последнее время приобрели тот почти юношеский блеск, который не оставляет сомнения относительно пристрастий их обладателя”.

Севастьянов продолжал так:

- “Друг мой, - обратился ко мне Иван так торжественно, что я почуял недоброе. - Чрезвычайно важное дело привело меня сюда к тебе в такой неудобный час. У меня есть к тебе большая просьба… Ты только… - Ваш дядя замялся, хотя он так замерз, что, вполне вероятно, ему тяжело было выговаривать слова. - Один раз… - говорил он, -…ради всего святого… пустяки… очень долго… почти невозможное счастие”.

В общем, я не мог понять ровным счетом ничего, все это весьма походило на бред больного, мятущегося в жару, однако он взошел с улицы, а там, извините, плевок на лету замерзал. Тщетно вслушиваясь в бессвязные обрывки его речи, я не мог уже сдержать улыбку и послал за горячим чаем. Лицо Ивана между тем выражало чрезвычайную озабоченность и мольбу. Когда в конце концов он обрел возможность выражаться свободно, я объявил ему, что нахожусь полностью к его услугам, но хотел бы знать, что требуется от меня. “Будь шафером на моей свадьбе, - промолвил он, - точнее, при моем венчании”. - “Только-то?” - спросил я, но тут же понял, что это были неосторожные слова. “Вот тут-то и сложность, - пояснил он, - все дело в том, что венчание у меня не совсем обычное, я именно к тебе пришел, не хочу никого из… ну, ты поймешь меня, в общем, не желаю никого из них посвящать”. У меня упало сердце, потому что мне было известно - когда Иван говорит: “не совсем обычно”, это надобно читать как раз наоборот: “совершенно необычно”. “Да что такое, объясни толком”. Он закурил трубку и зашагал по комнате. “Знаешь Радовскую?” - спросил он. “Ту полячку, что приехала с отцом? Как же, знаю. Даже видел разок. Hичего особенного.