Просмотрев запись до этого эпизода, Максим сделал еще одну зарубку в нейронных регистрах памяти. Он не забыл, как совсем недавно его родной непосредственный шеф уже упоминал некую Вышестоящую Организацию. А голографический образ Майи Тойвовны продолжал нервозно требовать невозможного.

ГЛУМОВА: Меня не интересуют ваши политические интриги! Сейчас важнее всего судьба Левы.

КОМОВ: Успокойся, твоему ненаглядному ничего не грозит. Законных оснований изолировать прогрессора нет или почти нет. Через пару дней его отпустят.

ГЛУМОВА (виноватым голосом, отводя взгляд от объектива видеофона): Геночка, я еще не рассказала тебе одну вещь. Там в музее я сделала… Такая была злая, совсем голову потеряла. Ты же знаешь, со мной такое часто случается… В общем я растоптала его детонатор.

Теперь разъярился Комов. Кажется, будь она рядом — разорвал бы в мелкие клочки. Комов очень концентрированно вывалил на собеседницу все неприятные слова, сохранившиеся в нормативной лексике и стремительно приближался к эфемерной грани, отделяющей стандартный запас слов от области нецензурных высказываний.

— Идиотка! — орал он, размахивая кулаком. — Ты его погубила, истеричка несчастная. Только гадить умеешь, как тогда на Ковчеге!

— Ты знаешь, почему я сделала это на Ковчеге, — сказала Майя вызывающе. — Это даже старый хрыч Дювивье знает! Если такой умный — скажи, что теперь будет с Левой.

— Понятия не имею, — буркнул взъерошенный и невероятно злой Комов. — Никто этого не знает. Может быть, даже сами Странники — и те не знают.

— Я не прощу себе, если с Левой что-нибудь случится по моей вине, — она снова захлюпала носом. — Даже не представляю, что я тогда сделаю.

— Вот и начинай потихоньку представлять, — мрачно посоветовал Комов. — Что-нибудь обязательно случится.

Он не стал говорить, что в связке «подкидыш-детонатор» гибель одной компоненты, как правило, сопровождается аналогичной неприятностью с другим участником этого парного симбиоза. Наверняка знал о столь важном обстоятельстве, однако вслух не сказал. Может быть, не хотел пугать Майю, а может, она тоже была посвящена в такие нюансы. Мысленно Максим сделал следующую зарубку, регистрируя очередную нелогичность, всплывшую в ходе этого в высшей степени любопытного разговора. Впрочем, он резонно предполагал, что на самом деле тут наверняка имелась какая-то логика, но только последняя ему, Максиму Ростиславскому (ныне Каммереру), была непонятна.

Комов явно говорил неискренне, либо не разбирался в ситуации. Например, он напрасно считал, что Гурон и прочие Подкидыши обречены на бесплодие. Конечно, кроманьонцы принадлежали к другому биологическому виду и сильно отличались от современного человека, над которым за последние два столетия хорошо поработали генетики. Тем не менее проблема относилась к числу решаемых. Например, тот же Корней Яшмаа прошел курс хромосомной терапии, после чего у него родился сын. Сомнительно, чтобы Комов не знал об этом…

А разговор, записанный «прогнозистами», явно миновал кульминацию и теперь близился к финишу. Комов не очень настырно пытался успокоить Глумову, та продолжала взбрыкивать, а под самый занавес сообщила как бы между прочим:

— Да, кстати, если тебе интересно… Они интересуются отцом моего мальчика.

По лицу Комова мелькнула неуловимая гримаса. Следопыт пожал плечами и пробурчал невнятно:

— При чем тут это… Ладно, мы заболтались.