С конца 1918 г. в художественном творчестве Толстого, вслед за его же публицистикой, все более настойчиво начинает звучать тема греха, добра и зла, Божьей кары, в чем, видимо, сказалось влияние части его московского окружения, а именно русских религиозных философов, с которыми он сотрудничал в одних и тех же периодических изданиях. Статьи писателя пореволюционного периода полны отсылок к текстам Священного писания, его осмысление современной действительности одним из своих ракурсов, определившим многое в идейно-художественной проблематике будущего романа, связано с христианской традицией. Выбором между добром и злом, грехом и Богом терзается главный герой написанного в Одессе рассказа «В бреду», бывший офицер Василий, которого под угрозой расстрела отправляют на фронт, в Красную армию. Исследователями творчества писателя произведение совершенно справедливо рассматривалось в качестве эскиза, использованного для сцены перехода Рощина к белым в романе «Восемнадцатый год». Нас же оно будет интересовать своей связью с творческой историей романа «Хождение по мукам».

Василий, рассматривая в бинокль неприятельские позиции, порой узнает «добрых знакомых, друзей». Сломленный осознанием собственного невольного предательства, чувством вины («С честной прямотой спрашиваю: “Зачем сижу здесь в орешнике, трясусь, как псина? А затем, что трус – безвольный, дряблый, порочный человек”»), чувством внутренней раздвоенности («Во мне точно все разорвано, растерзано»), пребывая в состоянии лихорадочного бреда, он понимает, что жил, не зная «что такое грех, а что добро», «как зверь». Его визави, красноармеец Кузьма Дехтерев, когда-то убивший священника, пытается доказать герою, что всем на свете правит грех, а не Бог, и этим, по признанию самого Василия, «наталкивает (...) на зверство», ждет сострадания как невинный. Герой, как бы помимо своей воли, погружается в пучину чужого греха, но все же пытается удержаться на поверхности. Помогает ему в этом воспоминание, «чистое, белое, щемящее», о когда-то случившейся в его жизни, но непонятой и неоцененной любви девушки Дунички, которое, собственно, и спасает героя: «Я оправляю шинель, шапку, снимаю варежку и гляжу на грязную руку с изгрызенными ногтями. А я когда-то этой рукой гладил Дуничкину голову... Целовал ее волосы. Глядел в ее глаза. Невозможно! Почему не удержал ее? О, Господи! Любовь вошла в меня, воскресила сердце, и оно стало бессмертным, проникла в кровь и чувства стали добрыми. А я, как глухонемой, только мычал, не понимая, почему мне неуютно. Не для того же я родился на свете, чтобы мокнуть рядом с Дехтеревым под осенним дождиком. Дуничка оторвала меня от своего сердца, и я – в яме. Но зато теперь я знаю, что такое – зло!». Конечно, это еще не полное спасение, Василий на полпути к нему, у него появилась надежда.

Почти в такой же ситуации оказывается в романе «Хождение по мукам» Алексей Бессонов, однако его Толстой надежды лишает. Вспомним беспощадные выводы поэта из собственных размышлений после ухода Даши Булавиной: «Бессонов медленно подошел к столу и застучал ногтями по хрустальной коробочке, беря папиросу. Потом сжал ладонью глаза и со всей ужасающей силой воображения почувствовал, что Белый Орден, готовящийся к решительной борьбе, послал к нему эту пылкую, нежную, соблазнительную девушку, чтобы привлечь его, обратить и спасти. Но он уже безнадежно в руках черных, и теперь спасения нет. Медленно, как яд, текущий в крови, разжигали его неутоленная жадность и сожаление» (Наст. изд. С. 56).

Проявленная и в рассказе, и в романе идея спасительной земной любви, «которая и была для Толстого основным путем к высшему духовному опыту, главным способом индивидуализации» не нова для писателя.