Одиночество и пессимизм героя «Хождения по мукам» («У меня раньше оставалась еще кое-какая надежда... Ну, а после этих трупов и трупов все полетело к черту... Создавалась какая-то культура, – чепуха, бред... Действительность – трупы и кровь, – хаос (...) у меня вот уже больше года отвращение к бумаге и чернилам...») соотносятся с памятными Толстому настроениями поэта, о которых он писал в 1922 г. К.И. Чуковскому: «...в жизни Европы решающую роль должна сыграть Россия. Оттуда, из России, должно подуть спасительным забвением смерти. Вы помните очень давнишнее настроение А.А. Блока, когда он сидел дома с выключенным телефоном, – у него было безнадежное уныние бессмыслицы, в каждом лице он видел очертание черепа. Вот так же и в Европе: – заперта дверь, и выключен телефон с жизнью». Знал автор романа и о пристрастии Блока к синему цвету, решив в соответствующей цветовой гамме сцену прихода Даши Булавиной к Алексею Алексеевичу Бессонову. Их встрече предпосланы опустившиеся на город «синие сумерки» и сопутствует «спокойный полусвет», которым наполнил комнату засветившийся «синий абажур». «Прозрачно-бледным с синевой под веками» написано и лицо Бессонова.

Образ Акундина, искусителя Бессонова, заставляет вспомнить о близком Блоку критике и публицисте Р.В. Иванове-Разумнике, основоположнике, теоретике и организаторе общественно-литературной группы «Скифы», заявившей о себе двумя одноименными сборниками (1917 и 1918 гг.) и политически тяготевшей к партии левых эсеров. Своеобразным манифестом группы стало пронизанное романтическими настроениями введение к первому сборнику, где уделом «мятущихся духовных “скифов”» провозглашалась «неудовлетворенность и непримиримость», а «проповеди тихого, умеренного приятия жизни, тихого, размеренного житейского горения» противопоставлялась «вечная революционность» исканий «непримиренного и непримиримого духа», «благоразумию» – «святое безумие». Все «скифы» (в группу входили А. Белый, С.А. Есенин, Н.А. Клюев, А.М. Ремизов, Е.И. Замятин, О.Д. Форш, М.М. Пришвин и др.) были едины во мнении, что революция – это начало нового мира, начало Царствия Божьего на земле, а духовный максимализм, катастрофизм и динамизм скифства, соединившись с достижениями русской революции, должны открыть новый путь к «настоящему освобождению человечества, которое не удалось христианству». (Характерны в этом плане оговорки Акундина: «Мы, как первые христиане» и др.).

Завершается романная биография Бессонова на фронте, где он погибает от рук дезертира. На фронте же, в январе 1917 г., видел последний раз Блока Толстой, о чем записано в дневнике писателя: «Встреча с Блоком. Он сказал: “Когда-нибудь вспомним, как молча шли по станции в Парахонске”».

Несмотря на столь явные блоковские отсылки, Толстой упорно не хотел признавать за поэтом статуса единственного прототипа своего героя. Так, критикам и литературоведам, которые безоговорочно видели в Бессонове только Блока, а среди них были Э.Ф. Голлербах, В.Б. Шкловский, И.А. Векслер, писатель отвечал на обсуждении трилогии «Хождение по мукам» в Союзе советских писателей в конце 1930-х годов: «Я хочу сказать об одном персонаже – о Бессонове. Я принимаю упрек Шкловского, что если это только намек на то, что есть Блок, то это, конечно, большое преступление, но дело в том, что я ни в коем случае не хотел писать Блока. Я – человек этого общества символистов. Уверен, что не многие из вас понимают символистов. Блок один, а обезьян Блока было очень много, именно обезьян Блока. И то отрицательное, что было в Блоке, а в нем было отрицательное, это стало поведением целого круга известных символистов, и это было гораздо глубже, чем поведение известного кружка писателей.