Изменить размер шрифта - +
Я сам только что убил троих. Пусть они это заслужили, но я не судья и не прокурор. Я чудовище, детям запрещают со мной дружить…

Левый бок жжет, голова кружится. Пора. Лучше умереть там, в неведомом краю, где светит солнце и мягкая трава. «Колокольчики мои золотые!..»

 

 

Высмотрев, что требовалось, Некрас соскочил наземь. К нему тут же метнулся худой отрок.

– Посторожу коня, боярин!

Некрас внимательно глянул на отрока. Тот был одет в латаную-перелатаную рубаху, холщовые порты. Но одежда была чистой, сам отрок умыт и даже причесан. Серые глаза на скуластом конопатом лице, тонкие бледные губы. Несмотря на прохладу, отрок был бос.

– Не тревожься, боярин, догляжу в исправности! – заверил отрок, по-своему поняв долгий взгляд сотника. – Меня здесь знают.

Некрас сунул ему повод и направился в медовые ряды. Там он, не обращая внимания на зазывания торговцев, остановился у воза молодки в расшитой рубахе. Молодка улыбнулась, показав ровные белые зубы.

– Добрый мед, боярин! Сама варила!

– Почему сама? – спросил Некрас, пристально разглядывая молодку.

– Некому более – вдовая я, – ответила молодка, ничуть не смущенная его взглядом. – Муж дружинником был, летось сгинул в сече. – Молодка вздохнула, но по всему было видно: если она и горевала о муже, то недолго. – Спытай меду, боярин!

Некрас кивнул. Молодка зачерпнула глиняной кружкой из корчаги и поднесла ее сотнику. Некрас медленно выцедил кружку до дна и крякнул:

– Добрый мед!

– Сколько брать будешь? – деловито спросила молодка. – Корчагу, две?

– Я верхом приехал…

– Скажи куда, отвезу.

– Сказать не можно, а вот сам заехал бы!

Молодка пристально посмотрела на сотника, и щеки ее зарумянились.

– Моя изба в посаде, третья от полуденных ворот. На воротах петух резной. Спросишь Улыбу, всяк покажет.

– Баня у тебя есть?

– Есть! – подтвердила Улыба. – Приходи – попарим, угостим, спать уложим, коли мед в ноги ударит.

Некрас достал из кожаного кошеля серебряную ногату и протянул Улыбе.

– Задаток!

– Такому боярину можно и на повер! – возразила Улыба, но монету тут же спрятала. Затем зачерпнула и поднесла сотнику еще кружку. В этот раз Некрас пил не спеша, улыбаясь и переглядываясь с молодкой.

– Чей это отрок? – спросил, возвращая пустую кружку. – Который кобылку мою держит?

– Ничей! – пожала плечами Улыба. – Сирота. Крутится на торгу: кому коня подержит, кому покупку снесет. Ломоть хлеба дадут – он и рад.

– Давно здесь?

– С прошлого лета. Как Великий веси вкруг Белгорода пожег, много люду в город набежало. Кто потом к себе воротился, кто здесь устроился. А этот остался при торгу.

– Что ж никто не берет?

– Своих, поди, не прокормить! – вздохнула Улыба. – А тут чужой… Хотя отрок он добрый – услужливый, честный. Худого не слыхала.

– Увидимся вечор! – попрощался Некрас и отправился в хлебные ряды. Там остановился у воза с пирогами.

– Бери, боярин! – оживилась толстая торговка. – С зайчатиной, горячие, укусные – лучше не сыщешь. Одна белка за пару.

Некрас достал из кошеля серебряную ногату, ножом разрезал ее пополам, затем половинку – еще надвое. Маленький кусочек серебра отдал торговке, взял пироги. Один сразу сунул в суму, второй разломил.

Быстрый переход