|
Но Андреа чувствовала, как в ней начинает расти идущее изнутри, странное для нее новое ощущение свободы. Пока еще это чувство не могло оказать влияния на ее поступки, но уже присутствовало во всех ее мыслях. Она была не Тревейн, и правила и обязательства, которые до сих пор определяли всю ее жизнь, больше не держали ее. Но поскольку она всегда презирала Полвинов за нечестную и ленивую натуру и никчемную судьбу, то не могла принять и их точку зрения на жизнь. Андреа не понимала этого, но утверждение Саймона, что она сама по себе является личностью и что только это имеет значение, принесло свои результаты. Возможно, он не очень на это надеялся, но Андреа наконец начала относиться к себе действительно как к личности со своими собственными правами и желаниями, а не как к рабыне традиций.
Вместе с этим пришло желание унизить Саймона. Она втайне злорадно и удовлетворенно размышляла, как ему будет неприятно, когда простая девушка изобличит его. И она совершенно не боялась, что не справится с задачей, которую поставила перед собой. Все, что ее беспокоило, — выполнят ли остальные свою часть работы. Но лишь на третий день отсутствия Саймона, а он сказал, что его не будет неделю, пришло письмо. Андреа сразу же увидела его, как только открыла сумку на постели Мадам, и ей потребовалось немало ловкости, чтобы оставить его там, когда она доставала остальные. А поскольку сумка всегда возвращалась на почту незакрытая, ей нужно было только подождать немного, чтобы вытащить его. Но в это утро Мадам была раздражительна, как никогда. Она заставляла Андреа бесконечно бегать взад-вперед по каким-то пустячным поручениям, а сумка так и лежала на ее кровати. А если бы ей пришло в голову заглянуть туда? Она легко могла бы это сделать… Наконец Мадам позволила девушке уйти, и Андреа стремительно полетела в свою комнату. Ее руки дрожали от возбуждения, пока она вытаскивала и вскрывала конверт. С большим облегчением она увидела, что письмо написано на английском. «Я ужасно сожалею, что болезнь служащих моего упаковочного отделения до сих пор препятствовала выполнению вашего уважаемого заказа, — взволнованно читала она. — Я искренне надеюсь, что эта отсрочка не причинила вам чрезмерных неудобств. Рад сообщить, что теперь все хорошо. Ваша коробка ожидает отправки и прибудет к вам примерно на этой неделе. Вновь прошу принять свои искренние извинения…» Андреа довольно хихикнула, складывая письмо. Коробка луковиц прибудет, как обычно. Это было частью маскировки, и как результат земли «Галеон-Хауса» каждую весну сверкали бледно-желтыми нарциссами и крокусами. Но на самом деле в письме говорилось, что на этой неделе датский корабль прибудет к месту встречи с «Бакланом». Андреа нахмурилась. На этой неделе! Но скоро вернется Саймон! И будет совсем не просто выйти на «Баклане» прямо перед самым его носом. Если бы он только задержался! Но слишком глупо на это надеяться. У Саймона всегда дела идут хорошо. Но не в этот раз. В день ожидаемого приезда он позвонил и сообщил, что не сможет вернуться этим вечером, как рассчитывал, поскольку необходимые бумаги будут готовы лишь через пару дней. — О! — воскликнула Андреа, пытаясь скрыть восторг и говорить обычным тоном. — Какая досада! Это означает, что вам придется возвращаться еще раз в Лондон? — Да, — покорно ответил Саймон. — Несколько раз на следующей неделе. — Какая досада! — с сочувствием повторила Андреа. — Хорошо, Саймон, я прослежу, чтобы ваш поезд встретили. — Спасибо, — лаконично поблагодарил он, положил трубку и несколько минут продолжал сидеть, задумчиво уставившись на телефон.
С тех пор как умер Лео, «Баклан» регулярно выходил в море по своим легальным делам. |
