|
– Почему ты оставил его в живых? Эйнар не прощает лазутчиков. Что бы он сделал с ним? – Убил бы. Медленно и с большим наслаждением. Мирана промолчала, вытирая бледное лицо незнакомца, освещенное тусклым светом лучины. – Почему ты не поступишь так же? – наконец спросила она. – Не могу. Я предан твоему брату. Он сам решит судьбу этого человека. К тому же надо выяснить, кто он такой. Мы должны знать, чего он хочет и почему так ненавидит Эйнара. У него наверняка есть родня. Чувствуется, здесь не все так просто. Слишком уж он ненавидит его. – Допроси его людей, когда они придут в себя. – Конечно, но сомневаюсь, что они что нибудь скажут. Я должен говорить с ним, и только с ним. Ведь это он привел их сюда и хотел отомстить Эйнару. Гунлейк предвидел, что чужак не скажет ни слова, пока не увидит Эйнара, но и тогда, возможно, они не добьются от него признания. Ему не удалось осуществить задуманное. Скорее всего он умрет, так и не назвав себя. – Почему он так ненавидит брата? Гунлейк плотнее прижал к ране ткань, хмуро глядя на сочащуюся из под нее кровь. – Спроси у Эйнара. Надеюсь, он узнает его. Этот человек так ненавидит твоего брата, что волосы встают дыбом. – Он молод, – сказала Мирана. – В своем серебряном шлеме он был похож на дьявола. Неизвестность всегда пугает. Он был страшен. Теперь мне так не кажется. Он обычный человек и… – Да, он обычный, Мирана. Всего лишь атлетически сложенный, сильный и смелый воин. Надеюсь, Эйнар позволит ему умереть достойно мужчины. Втайне Мирана тоже надеялась на это, но сомневалась, что ее брат откажет себе в удовольствии помучить пленника. Чужая боль всегда доставляла ему наслаждение. «Он очень привлекателен», – подумала Мирана, отходя от постели. Она была потрясена, когда увидела, как мужественно сражался он во внутреннем дворике крепости. Его меч блестел так же ярко, как и серебряные кольца, до сих пор стягивающие его руки выше локтя. Он был широк в кости, строен и красив, с длинными золотистыми волосами. Его ноги были налиты молодой силой. На нем были только туника, схваченная в талии ремешком, и сандалии из грубой кожи, перехваченные крест накрест под коленями. – Прикажу женщинам снять с него мокрую одежду и смыть кровь и грязь, – сказала Мирана. – А я пока плотно перетяну рану. Кровь почти остановилась. Мирана отправила к чужаку двух наложниц Эйнара. Она лгала себе. Мужчина был поистине великолепен. «Пусть эти похотливые дуры глазеют на него и ухаживают за ним, – думала она, – мне нет до этого никакого дела». Усилием воли Мирана приказала себе не думать об этом, поскольку это могло привести только к страданиям и боли. Час был поздний, и Мирана отправилась проведать раненых воинов. Хвала Тору , все они были живы, раны были тщательно обработаны, и им был оказан надлежащий уход. Люди чужака были связаны и заперты в отдельной постройке. Их раны тоже были промыты и перевязаны. И хотя они не были столь серьезными, как у остальных, их головы разламывались от боли. Она приказала Айвару, сторожившему пленников, не спускать с них глаз. – Возможно, кто нибудь из них, – сказала она, – что то расскажет о своем предводителе. Гунлейк предусмотрительно выставил дозор. Его задачей было приглядывать за оставшейся частью немногочисленного вражеского войска. Воины чужака все еще терпеливо стояли на берегу, согнувшись под тяжестью пропитанных влагой медвежьих шкур. Наверное, они пока не знали о провале своего предводителя. Приближалась полночь. |
