К тому же в этом островном ландшафте она любила многое из того, что, кроме нее, не видел и не слышал никто: воспоминания образов и голосов, неизгладимо запечатлевшиеся в ее памяти. Воспоминания о семидесяти годах жизни, почти целиком проведенной здесь. Наверное, всякому человеку близко и дорого то, с чем он прожил долгую жизнь. Хороши они, или плохи, но знакомые с детства картины находят путь в те уголки сердца, где зарождаются симпатии. Наступает момент, когда человек не спрашивает больше, чего он хотел; он видит, что из него вышло и довольствуется этим.
Естественно, время от времени она вспоминала свою жизнь в Кембридже. В такие вечера, как этот, перед глазами часто вставал университетский город в Восточной Англии. В такие моменты у нее, в тысячный, наверное, раз, возникало чувство — как сегодня — когда она сидела в порту и пила шерри, что это лишь символ жизни, суррогат той жизни, какой она жила в Кембридже. Возможно, это был суррогат и возможной жизни во Франции. Если бы тогда, после войны, она смогла уехать во Францию с Жюльеном…
«Но зачем, — мысленно прикрикнула она на себя, — изводить себя бесконечными сомнениями и раздумьями?» Все произошло так, как, наверное, должно было произойти. Жизнь — Беатрис была в этом твердо убеждена — изобилует загубленными возможностями и упущенными шансами. Кто посмеет сказать о себе, что всю жизнь был последовательным, целеустремленным и бескомпромиссным?
Она смирилась с ошибками и заблуждениями своего бытия. Она рассеяла их среди других событий, и в их множестве ошибки и заблуждения затерялись, стали незаметными и блеклыми. Со временем ей удалось научиться не замечать их, а многие неприятности она даже забыла.
По ее разумению это означало, что она смирилась.
Только не с розами.
И не с Хелин.
Хозяин «Моряка» приблизился к стоявшему у окна столу, за которым сидели две пожилые дамы.
— Два шерри, как всегда? — спросил он.
Беатрис и ее подруга Мэй обернулись к нему.
— Два шерри, как всегда, — ответила Беатрис, — и два салата из авокадо и апельсинов.
— С удовольствием.
Он помедлил. Хозяин обычно охотно болтал с посетителями, а в этот ранний час — еще не было и шести часов — в ресторанчике пока не было никого, кроме двух старых дам.
— Вы слышали, у нас опять украли судно, — понизив голос, сказал хозяин. — Большую белую парусную яхту. Она называется «Heaven Can Wait», — он покачал головой. — Своеобразное название, не правда ли? Но едва ли она теперь сохранит его, как и свой чудесный белый цвет. Глаз на нее, видимо, положили уже давно, и теперь ею распоряжается какой-нибудь француз с континента.
— Воровство яхт старо, — сказала Беатрис, — как сами острова. Оно существует и будет существовать всегда. Кого это еще волнует?
— Людям не следовало бы оставлять яхты без присмотра, — озабоченно произнес хозяин. Он взял с соседнего столика пепельницу и поставил ее перед дамами, пододвинув ее к вазе с розами, которые всю неделю украшали обеденный зал. Поставив пепельницу, хозяин указал на маленькую белую табличку. — Столик зарезервирован на девять часов.
— К тому времени нас уже здесь не будет.
«Моряк» находился на территории гавани Сент-Питер-Порта, главного города острова Гернси. Из двух больших окон ресторана открывался красивый вид на бесчисленные яхты, стоявшие на якоре в бухте. Создавалось даже впечатление, что сам ресторан расположен среди ослепительно белых судов и тоже покачивается на невысоких волнах.
Из ресторана были видны люди, ходившие по деревянным сходням, игравшие на палубах дети и собаки, а вдалеке виднелись большие пароходы, доставлявшие с континента отдыхающих туристов. |