Он не помнил, что происходило за миг до этого. Не помнил, на что смотрел, о чем думал, и думал ли вообще. Он вдруг услышал женский крик, сдавленный женский крик. И увидал двух солдат, которые втаскивали отбивавшуюся женщину в двери мазанки. Илья перелетел через ограду, вбежал в дом. Солдаты повалили женщину на пол; один пытался зажать ей рот и закрыть лицо какой-то тряпкой, второй сдирал с нее одежду. Они показались Илье такими большими… Оружие они не успели сбросить, его было много и оно им мешало, но они пока не замечали этого. И Илью не сразу заметили, а он уже увидел лопату, стоявшую возле двери. Илья схватил ее, замахнулся. Удобней было бить того, кто зажимал рот. Удар падал плашмя, но в последний момент Илья понял, что если не сможет оглушить… и повернул лопату. Она вошла наискосок в шею удивительно легко. Солдат как стоял на коленях, так и рухнул лицом вниз. Молча. Тяжело, словно куль. Второй увидел это, поднял лицо. Их взгляды встретились. Солдат не боялся. Ему нужно было совсем ничего, чтобы среагировать — и убить Илью. Руками, ножом, из автомата — безразлично чем. Силы были так не равны, и он настолько был уверен в своей быстроте, что позволил себе не спешить. Может быть — хотел получить удовольствие от схватки. Сперва доказать свое превосходство — и уже затем расправиться… Чтобы снова замахнуться — у Ильи времени не было. И он — даже не отведя лопаты — ткнул ее лезвием в это лицо. Илья вложил в этот тычок все, что в нем было. Лезвие вошло в лицо с хрустом — и застряло в костях. Ноги не держали Илью, и он сел на глинобитный пол…

Тишина. Нет — вот мухи жужжат. Второй привалился спиной к давно не беленой стене, зажал лицо руками, между пальцами течет кровь. Первый как упал — так и лежит ничком. Женщина (да какая ж это женщина! — девчушка; пожалуй, ей еще и четырнадцати нет) боится шелохнуться, глядит широко распахнутыми глазами.

— Уходи…

Она вскочила, придерживая разорванную одежду, и исчезла.

Илья встал, шагнул к раненому солдату, потянул через его голову задвинутый за спину «калаш», из кобуры достал пистолет, который, как потом Илья выяснил, оказался старым чешским «браунингом». Расстегнул и забрал ремень, на котором был большой нож, патронташ, две гранаты и переговорное устройство. Вытянул из нагрудных карманов четыре рожка с патронами. В карманах оружия не было, зато за голенищем оказался еще один нож.

Солдат не сопротивлялся и даже не стонал, только чуть раскачивался и старался плотнее сжать рассеченные ткани лица.

Силы опять оставили Илью, и он опустился на прежнее место. Вот теперь он не боялся этого типа. Хотя — кто знает, на что он способен, даже с такой раной…

Это была кухня. На глаз — 5 на 2,5. Маленькое пыльное окошко. Рукомойник, засиженная мухами лампочка на пожелтевшем от древности матерчатом шнуре, на облупившейся клеенке стола еще и керосиновая лампа. Печка небольшая, низкая, с чугунным верхом на две конфорки. Посуда алюминиевая. Под потолком сохнет шерсть и какие — то травы в пучках. Нищета.

Почему!? ну почему у него не было предчувствия? Ведь у других людей оно есть; во всяком случае — в ответственные моменты жизни — бывает. Он столько раз слышал об этом, о внезапной необъяснимой тоске, о неудержимом желании уйти, свернуть, резко изменить ситуацию. «Не садись в этот самолет…»

Но и тоска, и даже не проявленное в конкретные образы ясновидение — это все работа души. Значит — моя душа оставила меня? Или же она так не развита, что не способна заглянуть хотя бы на полчаса вперед? Или способна — но мстит за прошлое пренебрежение?..

Все произошло так стремительно и просто. Так стремительно, что он ни о чем даже подумать не успел.