|
Какая насмешка! В Париже гуляют немцы, а мы будем сидеть в паршивом Виши?! Мы столько мечтали… Столько лет он верно служил Петену… Шарль говорил ему в самом начале войны: надо драться с бошами до последнего, у нас осталась авиация, в сохранности флот, есть войска, есть территория – вся Северная Африка, вся Центральная… Я не знаю, что делать, Мари, я ничего не знаю…
– А Шарль? – Он готов подать в отставку. – Но Петен может ее не принять, и что тогда? – Тогда – не знаю… Налей! Мария налила вина в опустевший бокал Николь и пополнила свой. Подошел Фунтик и уселся на залитом отблесками огня гранитном полу. Он расположился у камина с таким важным видом, как будто был лицом если и не с решающим, то, как минимум, с совещательным голосом. – Ну что, собака, – обратилась к нему Николь, – может быть, ты знаешь? Фунтик приветливо вильнул белой кисточкой на хвосте. Но голоса не подал. – Мари, ты в курсе? Некоторые губернаторы признали де Голля сразу,<sup>18</sup> а мой все колеблется, говорит: “Я не могу предать маршала”. А если этот маршал сбрендил? Я так и сказала Шарлю: “А если он сбрендил”? А он все равно: “Не могу, я присягал”. “Дурень, – говорю, – ты присягал Франции, а не старикашке…” Все без толку. Вот теперь полетел для разговора с Петеном. – М-да, – произнесла Мария. – Я не знаю, спасет ли де Голль Францию, но он делает все, что может, а мы… – А мы предатели! Как ни крути, а мы все равно останемся в дураках навечно. Ты знаешь, что Петен приговорил де Голля к смертной казни? – Знаю. Это еще одна его ошибка, грубейшая. – Налей, – подставила опустевший бокал Николь, – и пей сама. Не можешь же ты, трезвая, беседовать с пьяной дурой? Пей! – С удовольствием! – Мари, ну что мне делать?! Шарль терпеть не может этого выскочку де Голля еще с тех времен, когда тот был адъютантом маршала, но сейчас де Голль фактически слово в слово повторяет по радио то, что мой Шарль давно говорил Петену, сразу… – Антуан тоже недолюбливает де Голля. – Ну и что? Все они его недолюбливают, а он прав, а мы в дураках! Все мы предатели! Предатели! Предатели! – Николь раз за разом все сильнее, все истеричнее ударяла себя ладонью по коленке, пока не разрыдалась. Мария не утешала ее – это было бы слишком фальшиво. Фунтик стал жалобно подвывать. Она взяла его на руки и отнесла из гостиной под лестницу. – Не вой, Фуня, и так с души воротит! Успокойся! Все. Сиди здесь. – Мария указала собаке пальцем на подстилку и возвратилась к рыдающей Николь. – Умоюсь, – поднялась с кресла гостья. – Собака, и та перепугалась моей хари. Николь долго была в ванной, а вернулась хотя и без слез и умытая, но от этого постаревшая еще сильнее. – Наливай! – Николь, мы уже выпили две бутылки! – А тебе жалко для любимой подружки? – Николь натянуто улыбнулась, и ее большие карие глаза стали еще печальнее. – Не жадничай, тащи вино! Мария принесла еще две бутылки. – Другое дело! Мари, теперь я вижу, ты меня не бросишь. – Не брошу. Можешь не сомневаться, – весело сказала Мария, вынимая штопором пробку, нижняя часть которой, как и полагается для хорошего немолодого вина, была окрашена в темно-розовый цвет. – Давай послушаем радио. Что там происходит? – Не надо радио, – остановила ее Николь, – я слушала. Немцы прут к Москве. Неужели вы сдадите столицу? – Если и сдадим, то это еще ничего не значит. |
