Как, как ты умерла?.. Когда тебе было пятнадцать, ты чуть не утонула в Волге с подругой. Твоя подруга Ядька стала кричать, а ты… «Я на нее так гаркнула, что она перестала кричать, но глаза ее были все так же вытаращены и наполнены ужасом. Еле выплыли. Ядька назвала меня своей спасительницей». Нет, Нина, ты не испугалась смерти.

Сталкиваясь с Зоей, Верой, со всеми нашими разведчиками из в/ч 9903, гитлеровцы, прогоняя страх, уверяли, что это, дескать, фанатики.

Ложь, ложь и еще раз ложь. Обвинение в фанатизме бросали нам истинные и законченные фанатики — нацисты, эсэсовцы, гитлеровские солдафоны. Этим недобиткам ничего не докажут сегодня книги, написанные после войны. А Нинин дневник — докажет. Потому что даже самый матерый и махровый фашист-гитлеровец не усомнится в его искренности, в его правде, в том, что это исповедь человека, который не научился преувеличивать, темнить, замалчивать, врать.

Петр Лидов, когда писал о Зое, верил, что она — русская Жанна д'Арк. И Лидов был прав. Но Жанна-Зоя не оставила исповеди. Ее не оставили Жанна-Вера, Жанна-Лариса и много других великолепных наших девчат.

Ее оставила Жанна-Нина.

Зоя, Вера, Лариса — они оставили свидетельства о своей смерти. Своей смертью они утвердили жизнь.

А Нина пропала без вести. Кто-то пришел из-за линии фронта и сказал: «Нина погибла!» Отсюда — казенный документ. А как погибла, при каких обстоятельствах — этого никто не знает. Молчат архивы, молчат могилы очевидцев. Если были очевидцы. А может, их и не было?

Нина, Ниночка!.. Я не желаю тебе мучительного распятья, геройской смерти после пыток и мучений. Все мы пели: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой!..»

Я тридцать лет шел по твоим следам, хотел знать точно, как, где и когда ты умерла. И ничего не узнал. И хочу думать, что умерла ты мгновенно, без мук и страданий, потому что слишком нежное, чуткое, ранимое было у тебя сердце…

На видном месте в здании Московского университета на Ленинских горах установлена мемориальная доска. На ней высечены имена тех студентов и студенток, которые не вернулись с Великой Отечественной. За каждым именем — прекрасный юный мир, богатый чувствами, переживаниями. И — несбывшимися обещаниями. Среди имен — имя разведчицы в/ч 9903 Нины Костериной, нашей Ниночки…

«ТА ГЕРОЙСКАЯ БЫЛЬ НЕ ЗАБЫТА, ЖИВА…»

Повесть о Ларисе Васильевой

Следопытам 15-й московской спецшколы, без поиска которых эта повесть не была бы написана

Танк катил по улице деревни Попково, поливая пулеметным огнем отходивших разведчиков.

Грохоча, танк рос на глазах — стальной, могучий, устрашительный. Черный крест резко выделялся на окрашенной белой краской лобовой броне. На башне — какой-то номер и латинская буква G.

Лариса не знала, что эта буква означает, что танк этот из 2-й танковой армии Гудериана. Она и не задумывалась над смыслом этой буквы. Выглядывая из-за угла избы, она сжимала в потной от волнения руке холодную как лед металлическую ручку гранаты.

Левой рукой она зажимала рану на бедре — рваную рану от немецкой разрывной пули. Кажется, эта пуля не задела кость.

Лариса помнила: гранатами надо поражать в первую очередь не смотровые щели, не моторное отделение, а ходовую часть — гусеницы и ведущие колеса. Главное — остановить танк, пока он не смял нашу оборону, а затем ребята ударят по смотровым щелям и приборам, по люкам, и, может быть, у кого-нибудь найдется бутылка с горючкой, чтобы кинуть ее на решетку охлаждения мотора.