Польщенная, но не желающая в этом признаваться, Долли покачала головой.

– Отец убьет тебя, если узнает.

– Придется его очаровать.

Долли расхохоталась. Джимми всегда удавалось ее рассмешить.

– Ты сошел с ума.

– Из-за тебя.

Он без ума от нее. Внутри у Долли все перевернулось.

– Пошли, – сказала она. – Здесь тропинка, в поле нас никто не увидит.

– Надеюсь, ты понимаешь, что мой арест был бы на твоей совести.

– Не глупи, Джимми!

– Судя по физиономии того полицейского, ему не терпелось засадить меня под замок, а ключ выбросить в море. Я уже не говорю о том, как он на тебя смотрел.

Они лежали в мягкой высокой траве. Долли уставилась в небо, бубня танцевальную песенку и складывая фигуры из пальцев. Джимми обвел взглядом ее профиль: мягкую выпуклость лба, ложбинку, ведущую к точеному носу, пухлую верхнюю губу. Господи, как она хороша. Тело ломило от желания, и Джимми стоило больших усилий не поддаться порыву. Больше всего на свете ему хотелось отвести руки Долли за голову и впиться в губы жарким поцелуем.

Он сдержался, он всегда сдерживался. Даже когда желание переполняло его, Джимми помнил, что Долли еще школьница, а он взрослый мужчина, ей всего семнадцать, а ему уже девятнадцать. Хотя два года – не очень много, они принадлежали к разным мирам. Она жила в славном милом домике вместе со своей славной милой семьей, а ему пришлось бросить школу в тринадцать и после браться за любую грязную работу, лишь бы свести концы с концами.

Джимми намыливал головы у парикмахера за пять шиллингов в неделю, служил мальчиком на побегушках у пекаря за семь шиллингов шесть пенсов, таскал тяжести на стройке – за сколько заплатят, а вечером, разжившись обрезками у мясника, спешил домой к отцу. А потом – Джимми не понимал, за что ему выпало такое счастье, и больше всего на свете боялся его спугнуть – в его жизни возникла Долли, и мир уже не казался таким безнадежным.

С первого мгновения, когда он увидел Долли с друзьями за столиком кафе, Джимми потерял голову. Он поднял глаза от мешка, который тащил в бакалейную лавку, и она улыбнулась ему, словно старому другу. А потом рассмеялась и смущенно опустила глаза, и Джимми решил, что, проживи он хоть сотню лет, ничего прекраснее уже не встретит.

Это была любовь с первого взгляда. Ее смех, который заставлял его снова ощущать себя ребенком, исходивший от нее запах леденцов и детского масла, холмики грудей под легкой тканью… Джимми помотал головой, пытаясь сосредоточиться на шумных чайках.

Небо сияло безоблачной синевой, дул легкий ветерок, пахло летом. Джимми выдохнул, выбрасывая из головы события сегодняшнего утра: серебристое платье, нахального полицейского – заподозрить его в том, что он способен причинить вред Долли!.. Теперь все это не имело значения. В такой прекрасный день обидно ссориться. Его смущали игры Долли, он не понимал ее желания постоянно воображать себя кем-то другим, но раз это нравилось ей, значит, понравится и ему.

Чтобы доказать Долли, что больше не сердится, Джимми вытащил из рюкзака верный фотоаппарат «Брауни».

– Не желаете ли сняться, мисс Смитэм? Маленькое воспоминание о свидании у моря?

Долли, обожавшая позировать, оживилась – на что Джимми и рассчитывал. Он посмотрел на солнце и отошел к дальнему краю лужайки.

Долли привстала на руках и по-кошачьи потянулась.

– Так подойдет?

Ее щеки горели от солнца, пухлые губы покраснели от земляники, которую Джимми купил в придорожном магазинчике.

– Отлично, – ответил он, не кривя душой. – Очень удачное освещение.

– И что мне прикажешь делать в твоем удачном освещении?

Джимми потер щеку, притворяясь, будто размышляет.