Странно все это перечитывать сегодня! Но до чего же хотелось увидеть свое имя напечатанным, почувствовать себя писателем, выставить напоказ клеймо любимца муз и Аполлона! И какое это было горькое разочарование, когда «Суворовский натиск», дай ему здоровья, завернул мне мою рукопись под вежливым предлогом, что «Случай в карауле» не является типичным для нашей армии! Святые слова. За свою жизнь я простоял на караулах часов двести, и только однажды к шелесту листвы, шуму собственных шагов и в особенности к сонному скрипу ветвей примешались посторонние звуки, а именно: в кромешной тьме кто-то напористо и страшно пер через ограждение из колючей проволоки, никак не реагируя на мои отчаянные вопли: «Стой! Стой, кто идет? Стой, стрелять буду!». Подоспевшее на выстрелы караульное начальство обнаружило запутавшегося в колючей проволоке убитого наповал козла. Сгоряча мне обещана была гауптвахта, но потом все обошлось…

    Нет, не отдам я им мой «Случай в карауле» на препарирование. Пусть лежит. И снова подумал я, какая это все-таки дурацкая затея с языковой энтропией, если им все равно, что анализировать: «Случай в карауле» или про кресло с человеческой развалиной.

    Я отложил «творения юношеских лет» в сторону и взял другую папку, уже вполне современного вида, с хорошо сохранившемся, тщательно завязанными красными тесемками. На обложку наклеен был белый ярлык, а на ярлыке значилось: «отрывки, неопубликованное, сюжеты, планы».

    Я раскрыл папку и сразу же наткнулся на рассказ «Нарцисс», написанный в пятьдесят седьмом году. Этот рассказ я помню очень хорошо. Действующие лица там такие: доктор Лобс, Шуа Дю-Гюрзель, граф Денкер, баронесса Люст… Упоминаются: Карт Эс-Шануа, «полновесный идиот, ставший импотентом в шестнадцать лет», а также Стелла Буа-Косю, родная тетка графа Денкера, садистка и лесбиянка. А соль этого рассказа в том, что упомянутый Шуа Дю-Гюрзель, аристократ и гипнотизер необычайной силы, налетел на свое отражение в зеркале, когда «взгляд его был полон желания, мольбы, властного и нежного повеления, призыва к покорности и любви».

    Ай-яй-яй-яй-яй, какое манерное, похабное, салонное, махровое пшено! И подумать только, ведь проросло оно из того же кусочка души моей, что и мои «Современные сказки» полтора десятка лет спустя, из того же самого кусочка души, из которого растет сейчас моя синяя папка…

    Нет, не отдам я им моего «Нарцисса». Во-первых, потому что всего один экземпляр. А во-вторых, совершенно никому не нужно знать, что Сорокин Феликс Александрович, автор романа «Товарищи офицеры!» и пьесы «Равнение на середину!», не говоря уже о сценариях и армейских очерках, пишет еще, оказывается, всякие фантасмагории.

    А дам я им во что. Пятьдесят восьмой год. «Корягины». Пьеса в трех действиях. Действующие лица: Сергей Иванович Корягин, ученый, около шестидесяти лет; Ирина Петровна, его жена, сорок пять лет; Николай Сергеевич Корягин, его сын от первого брака, демобилизованный офицер, около тридцати лет, и еще семь действующих лиц - студенты, художники, слушатели военной академии. Действие происходит в Москве, в наши дни.

    Аня: Слушай, можно задать тебе один вопрос?

    Николай: Попробуй.

    Аня: А ты не обидишься?

    Николай: Смотря… Нет, не обижусь. Насчет жены?

    Аня: Да. Почему ты с ней развелся?

    Очень хорошо. Антон Павлович, Константин Сергеевич. Владимир Иванович. Главное не закончено и никогда закончено не будет. Вот это мы им и отдадим.

    Отложив за спину рукопись, я принялся запихивать и уминать в шкафчик все остальное, и тут в руку мне попалась общая тетрадь в липком коричневом переплете, разбухшая от торчавших из нее посторонних листков.