– Так! – проворчал Хильдинг и наклонился поднять. – На твоем месте я бы тоже распустил свои носки и сделал веревку. Вот только вешаться я бы не стал! Я придушил бы Хедина, который тебя сторожит, а сам удрал бы и оставил старого Хильдинга в дураках!

– Мы недооценили его, конунг…

Они смотрели на меч, который Волюнд двумя руками держал перед собой. Он сделал этот меч из двух, отнятых когда-то у конунговых сыновей.

Нидуд сказал:

– Дерзкого раба надо связать, не то он сделается опасен. Я побуду здесь, ты же сходи к лодке. Там должна быть хорошая верёвка.

Рандвер ушёл, оглядываясь. Волюнд проводил его глазами и сказал:

– А ведь ты, Нидуд, боишься меня.

Конунг ответил:

– Нет при мне плетки, не то я иначе поговорил бы с тобой. Ты, калека, не противник для меня и к тому же мой раб!..

Волюнд только усмехнулся. И повторил:

– Ты боишься меня, Нидуд. Ты трус.

Нидуд побагровел от ярости, и капли пота выступили у него на лбу. Он прыгнул вперёд, занося меч для удара, и эхом раскатился в утёсах его боевой крик. Рандвер, спускавшийся по тропинке, услышал и задумался, не следовало ли вернуться…

Белой тучей заклубились над островом сотни потревоженных птиц! Стремительно портилась погода. Всё бешеней делался ветер, гнавший к берегу табуны клокочущих волн. И клочья седого тумана цеплялись краями за вершины горного кряжа, стоявшего на берегу, словно великанской работы ограда вокруг конунгова двора…

А сам Нидуд уже понимал, что снова недооценил кузнеца. Не человек противостоял ему, а каменная скала! Волюнд молча шёл вперед, хромая на изувеченных ногах, готовых вот-вот ему изменить. И гнал Нидуда страшными ударами, заставляя его отступать – сперва на шаг, потом ещё и ещё… Потом Волюнд вдруг заговорил. Он сказал:

– Может, ты и любишь кого-нибудь, Нидуд конунг. Но для всех, кто живет по другую сторону твоего забора, не человек ты, а ржавый железный топор. Не был я таким никогда и не стану, да и тебя, видно, уже не перекуёшь. А нет у тебя власти надо мной и не будет, пока я дышу…

Кружившиеся чайки видели, как Волюнд загнал повелителя ньяров в хижину, сложенную из замшелых камней. И как через некоторое время он вновь вышел наружу – один…

Но не дошёл…

Сильный удар бросил его на колени, и жестокая боль пронизала правое плечо. Он обернулся и увидел Рандвера, стоявшего в десятке шагов.

– Метко ты бросаешь нож, – сказал Волюнд. – Но бросаешь в спину. Ты трус.

Он размахнулся и бросил в Рандвера свой меч. Бросил левой рукой, потому что правая перестала повиноваться ему. Рандвер легко увернулся. Он сказал:

– Славный подарок приготовил мне Нидуд!.. Знаешь ли ты, раб, что я с тобой сделаю за его смерть?

– Не знаю, – ответил Волюнд, медленно оседая на тропу. – Но вот рабом ты меня больше не назовешь.

Рандвер шёл к нему, на ходу свивая в руках верёвочную петлю. Волюнд смотрел на него, не мигая и не отводя глаз… Жизнь уходила с кровью из его ран, но в левой руке ещё оставалось достаточно сил. Рандвер подошёл, и Волюнд прижал его к земле и связал ещё прежде, чем тот понял, что произошло. Потом поднялся на ноги и, шатаясь, продолжил свой путь к тайнику…

Но шорох повторился, и она скосила глаза.

Там, в углу, высунувшись откуда-то из-под пола, шарила в соломе тонкая мальчишеская рука. Рука Сакси, её меньшого единокровного братца.

Бёдвильд вскочила. Мигом пробежала через всю конюшню и схватила эту руку своими двумя.