— У тебя с головой непорядок, — Сабах устроился за обшарпанным письменным столом. — Будешь столько дури курить, окончательно слетишь с катушек.
— Я еще в школе курить начал, — Диб забросил ноги на журнальный столик.
— Оно и видно, — брезгливо скривился Сармини, снял очки и старательно протер замшевой салфеткой стекла. — Пока не придешь в себя, говорить с тобой бесполезно.
— Бесполезно, — весело согласился Хусейн и закашлялся.
Сабах выставил на стол саквояж. Диб уставился на него и сделался серьезным.
— Делаешь успехи, — криво ухмыльнулся Сабах. — Уже способен концентрировать внимание.
— Ты не очень-то, — расплывчато пригрозил командир.
Сармини подошел к спиртовке, зажег ее и поставил на огонь джезву. Вскоре в просторном неухоженном кабинете распространился аромат кофе. Этот запах привел Хусейна в чувство.
Он пил из маленькой чашечки круто заваренный напиток, капли которого поблескивали у него в бороде.
— Как прошло? — спросил Диб, покосившись на саквояж.
— Тебя дела начали интересовать? Это еще лучше, — взгляд у Сабаха сделался уже не таким строгим, но в глубине оливковых глаз все еще таились огоньки злости.
Хусейн допил кофе, поставил чашечку на блюдце дном вверх. Сармини неторопливо раскрыл саквояж и высыпал на стол горку тугих пачек денег. Каких только купюр здесь не было: и американские доллары, и евро, и турецкие лиры… Диб даже зацокал языком.
— А я думал — не соберут выкуп.
— Всей деревней собирали. И учти — это выкуп всего за двух мелких турецких торговцев.
— Сколько здесь?
— На эти деньги можно купить триста новеньких, еще в оружейной смазке, автоматов или же автозаправку в пригороде Дамаска, или же бунгало на Кипре. А можно тупо положить в банк… — стал растолковывать Сабах.
Глаза у Хусейна загорелись, он потянул руку к деньгам. Сармини тут же ссыпал их назад в саквояж.
— Во-первых, мы должны заплатить нашим людям. Я понимаю, что хороший воин — голодный воин, но смотря до какой степени голодный. Повстанческих группировок много. Нельзя допустить, чтобы наши люди переходили к другим командирам.
— Я же не против, — пробормотал Хусейн.
И тут взгляд Сабаха сделался предельно жестким.
— А теперь прикинь, сколько ты денег погубил своей идиотской игрой в считалочку.
— Подумаешь, два трупа, — развязно произнес Хусейн.
— Если бы я тебя вовремя не остановил, их было бы куда больше. Ты же не дикий бедуин, не дитя пустыни, ты в школе учился, где тебе математику преподавали. Складывать, множить научился. Если еще раз застану тебя за таким занятием, самому пулю в голову пущу.
— Ладно, проехали, — махнул рукой Хусейн. — За тех, кого я пристрелил, может, нам вообще ничего бы не заплатили. Кто знает? Это как в лотерею играть, один билет выигрышный, а десять пустых.
Сармини покачал головой:
— Если рассуждать, как ты, то лучше вообще не вести никаких дел. Мы с тобой торговцы живым товаром и должны абсолютно точно знать цену того, с чем выходим на рынок. Согласен?
— Согласен, — как эхо повторил Хусейн.
— Тогда скажи мне, сколько стоят те двое русских, которых ты чуть не пристрелил?
Диб беззвучно зашевелил губами, словно считал невидимые деньги, после чего выдал:
— Шайтан их знает. Русских я не люблю, они подонку Асаду оружие поставляют. Зря ты мне помешал на спусковой крючок нажать.
— Ты сейчас не воин, а торговец. |