— Представляю, как начальник поезда передал бы тебя вчера на руки ментам с формулировкой: «Зажигалкой „Зиппо“ с автографом Коля поджигал в титане вешалки!» — тут же отбил подачу Валера.

Все трое засмеялись и, продолжая перебрасываться темой вешалок и зажигалок, двинулись к остановке такси.

— Нам в Яундубулты, а тебе дальше, в «Пумпури», — сказал Мартин. — Запомнишь наш дом отдыха — когда захочешь, приедешь в гости.

— Или вы ко мне.

— Наш пансионат номенклатурнее, так что у нас покайфней. Хотя если у тебя там будут водиться качественные человеческие самки, то приедем однозначно.

Выражение Мартина покоробило Раздолбая, но от мысли, что в доме отдыха могут оказаться девушки, небо стало казаться ему еще синее, облака белее, а солнечный свет теплее и ярче. В машине он прикурил от подаренной зажигалки и снова подумал, что никогда не чувствовал себя таким счастливым.

Крепенькая «Волга», не знавшая за годы своего таксомоторного труда ни соли, ни слякоти, попетляла по рижским улочкам, промчалась по вантовому мосту, похожему на гигантскую арфу, и выехала на магистральную трассу, которая через двадцать минут перешла в узкое шоссе, обжатое с обеих сторон стенами высоких красноствольных сосен. Еще несколько километров, и такси остановилось около массивной железнокаменной ограды с такой внушительной проходной, что пришлась бы впору не пансионату, а ракетному заводу.

— Запомни ворота. Любому водиле назовешь «совминовский дом» — все знают. Приедешь, скажешь: «К Покровскому», это я, — напутствовал Мартин, расплачиваясь с таксистом.

— Давай, боец! До встречи.

Мартин и Валера вытащили из багажника чемоданы и растворились за толстыми стеклами проходной.

— Серьезные у тебя друзья, — уважительно пробасил таксист. — Простые люди не отдыхают здесь.

«Волга» пробежала еще несколько минут по той же дороге и подкатила к пансионату композиторов «Пумпури». Глядя на белоснежное четырехъярусное здание, похожее на океанский лайнер, Раздолбай мысленно благодарил маму и обзывал себя придурком, который чуть было от всего этого не отказался.

Новая взрослая жизнь щедро рассыпала радости. Раздолбай купил в баре пансионата бутылку пива и, выпив ее на балконе уютного номера-пенала, отправился изучать обстановку. Пансионат казался пустым. Никого не было в большом зимнем саду с настольным теннисом, никто не играл в огромные напольные шахматы с фигурами в половину роста, никому не приносили мороженое в летнем кафе. Раздолбай приуныл, представляя, как придется одиноко бродить по этим пустым помещениям, но тут послышалось характерное цоканье — кто-то начал вяло играть в пинг-понг.

В зимнем саду неумело перекидывались шариком два персонажа — двухметровый худой очкарик и кудрявый брюнет с огромным носом и нарочитыми бакенбардами. Раздолбай никогда не стал бы знакомиться с такими типами, давно усвоив, что начинка видна по обертке, и люди, похожие на клоунов, как правило, клоунами и являются, но кроме этой парочки в пансионате как будто никого не было.

— Привет, уимблдонцы, — сказал Раздолбай, подпустив в голос подобающую в общении с клоунами развязность. — Чё-то пусто здесь. Кроме вас, что ли, не отдыхает никто?

— Так все на пляже, — ответил очкарик таким гнусавым и гулким голосом, словно говорил в граммофонную трубу.

— А вы чего?

— Да мы так… Не загораем.

Поболтав с клоунами настолько нейтрально, чтобы при следующей встрече можно было, едва кивнув, разойтись, Раздолбай узнал, что они отдыхают здесь вторую неделю. Очкарика звали Яник, а брюнета с бакенбардами Яша.