Чем пахнет солнечный свет? Или волосы Джуллы… цветущий вереск, сосновая кора, подсвеченная каплями янтаря и кружевное небо. Второй раз он засыпал медленно, осознавая и наслаждаясь каждой секундой погружения в сон.

Она не пришла, но… быть может, завтра. Вальрик подождет.

Фома

Никогда прежде время не было таким медленным. Вдох-выдох и между ними минута, или даже две. Воспоминания и немного печали о том, что упущено. Разговоры с Карлом и Дэкой, который отчего-то решил, будто обязан навещать Фому, и приходил каждый день, хотя в лаборатории ему не нравилось.

Порой Фоме казалось, что лучше бы просто умереть. Пусть боль, но когда-нибудь она бы закончилась, а этому искусственному туману, в котором он обитает, не видно конца. И писать становится все тяжелее и тяжелее. Мысли путаются, а ручку приходится зажимать в кулаке, чтобы не выскальзывала, и буквы выходят корявыми, неровными.

— Зачем ты это делаешь? — Дэка сидел на кровати, мотая ногами в воздухе.

— Что делаю?

Трубки в носу не только не позволяли дышать нормально, но и придавали голосу неприятную сипоту.

— Пишешь зачем? В библиотеке книг много, может быть даже двести, а ты еще одну пишешь. — Дэка нагнулся, подымая с земли упавший лист, повертел в руках и, положив на тумбочку, повторил вопрос. — Ну так зачем?

— Не знаю. Просто пишу и все. Раньше хотелось сделать что-то такое… чтобы люди запомнили, вечное, как… как этот замок.

— Получилось?

— Нет. Я даже не знаю, что с той книгой стало. Да и не важно… глупая была. Неправильная. Хорошо, если потерялось.

— А теперь правильная? — Дэка пересел поближе.

— Теперь не знаю. Раньше я писал о том, что видел, теперь о том, что думаю, только и мысли, они ведь не всегда правильными бывают, понимаешь?

Дэка серьезно кивнул и, подумав, ответил:

— Это когда мама думает, что я вырасту и в замке останусь. Это неправильные мысли.

— Неправильно думать, что у других людей неправильные мысли.

Фома отложил бумаги и ручку, разминая сведенные внезапной судорогой пальцы.

— Люди разные и мысли разные, у каждого свои, и сравнивать нельзя. Свои, наверное, можно, те, которые были раньше и те, которые есть сейчас, и то я не уверен, что стал лучше. Другим — да, а вот судить… или осуждать. Извини, пожалуй, это не совсем подходящий разговор.

— Ничего, я понимаю. Карл говорит, чтобы я тебя слушал, потому что ты… это… забыл. Хороший, в общем. А маме не нравится. Только Карлу она перечить не станет, но деду жалуется, что я всякие глупости слушаю, а потом жизнь себе сломаю. Я не сломаю, я буду князем, как отец.

— Будешь, — подтвердил Фома, и Дэка радостно заулыбался, но спустя секунду-другую, помрачнев, спросил:

— А ты, правда, умрешь? Тебе не страшно? — шепотом интересуется Дэка. — Ну, умирать?

— Страшно. Только не умирать, а… меня учили, что после смерти человек попадает на суд, где придется ответить за все свои дела, хорошие и плохие, и я вот никак не могу решить, чего же больше.

— И в книге ты про это пишешь?

— И про это тоже.

«Задумался в чем же разница между судом и осуждением, и почему люди безоговорочно и слепо доверяют другим людям, позволяя им выносить решения и определять, что правильно, а что нет. И почему часто бывает так, что устанавливающие правила не торопятся этим правилам следовать? Я не знаю ответа и боюсь сам дойти до осуждения вещей, которых не понимаю.