Взрослая... Жена умерла в эвакуации, а дочь вернулась в Ленинград, замужем теперь.
"А вы почему не в Ленинграде живете?" — чуть не соскочило с языка у Толика, но мама вовремя посмотрела на него. Да он и сам сообразил: мало ли какие бывают причины, нечего соваться. Но уже вырвались слова: "А вы..." И, чтобы как-то закончить фразу, Толик бухнул:
— А вы... приходите к нам Новый год встречать.
Толик тут же испуганно взглянул на маму. Она, кажется, растерялась, но почти сразу сказала:
— А в самом деле... Арсений Викторович, это мысль! Мы с Толиком вдвоем остались, тоже скучать собираемся. Дочь не приехала, застряла в институте... Посидим, свечки зажжем на елке, будет очень уютно...
Курганов помолчал и ответил, не поднимая головы:
— Спасибо вам громадное... Только, знаете, я уж лучше дома. Неподходящий я для праздничных компаний человек, привык все больше сам с собой.
— Ну как же так! — мама, кажется, искренне огорчилась. — В праздник можно посидеть и... как говорится, в кругу.
— Можно, конечно... — Курганов опять повозился на скрипнувшем стуле, осторожно придвинул к себе блюдце с чашкой. — Можно... Да только кругу от такого гостя, как я, всегда одно уныние. Знаете, Людмила Трофимовна, за всю жизнь не научился поддерживать застольные беседы. Очень бывает неудобно... — Он полушутливо развел большущими ладонями, зацепил на краю стола сахарницу, сконфузился и заболтал в чае ложечкой.
— Жаль, — вздохнула мама. — Жаль, что вы не поддаетесь уговорам.
Толик чувствовал себя виноватым за весь этот нескладный разговор. Чтобы загладить перед мамой оплошность, он сказал:
— Я маму уговаривал идти встречать Новый год со знакомыми, а она боится меня оставить. Будто мне три года.
— Да не боюсь я, — серьезно возразила мама. — Просто нехорошо это: собственного сына бросать в праздник...
Курганов задержал у губ чашку, глянул на маму, на Толика. Прихлебнул. Потом торопливо допил чай и заговорил, неловко усмехаясь:
— Вы уж не обижайтесь, Людмила Трофимовна, человек я для застольных бесед в самом деле неприспособленный. А вот с Толиком вчера разговорились. Общая тема нашлась...
— Мы о Крузенштерне... — ввернул Толик.
— Да, это у меня давнее... Я вот подумал... Чтобы никто не скучал в праздник... Вы только не сочтите мое предложение за странность. Если, конечно, Толик согласится... Вы бы пошли в гости, а Толик ко мне. Чтобы вы не волновались, а Толик один не грустил. Мы бы с ним продолжили вчерашнюю беседу...
— Ой... ура, — шепотом сказал Толик.
Удивительно, что мама согласилась. Причем гораздо скорее, чем ожидал Толик. Много времени спустя, когда Толик вспоминал эти дни, он сообразил, что маме очень надо было в ту ночь оказаться там, в гостях. Где Дмитрий Иванович. Что-то складывалось (или, наоборот, не складывалось) у нее в отношениях с этим человеком. Но в то утро Толик подумал об этом лишь мельком и без тревоги. Для беспокойства не было причин: Дмитрий Иванович такой хороший человек...
И Арсений Викторович хороший: как он все придумал!
Конечно, мама сначала сказала, что это неудобно. Чего ради Арсений Викторович должен брать на себя такие заботы.
А он, смущенно кашляя, возразил, что забот никаких. И что он зовет Толика "главным образом из чисто корыстных соображений". Толик такой внимательный слушатель, а ему, Арсению Викторовичу, очень хочется почитать кое-что из своей рукописи. Так что это, наоборот, Людмила Трофимовна и Толик сделают ему одолжение... И пусть Людмила Трофимовна не волнуется, у него прекрасная кровать, Толику на ней будет удобно. А сам Арсений Викторович уляжется на стульях, ему не привыкать.
— Ну уж это ни в коем случае, — сказала мама. |