Моих родителей в отличие от предков Вика всегда волновало, где я и что я. Он был самым младшим из пяти братьев. Мне это казалось почти волшебством: имея двух младших сестер, я чувствовал себя уникальным и одиноким одновременно. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось, чтобы у меня был брат. После тринадцатого дня рождения я перестал загадывать желания на падающих звездах, но когда еще загадывал, то думал только о брате.

Мы прошли по камням, которыми была вымощена дорожка, через живую изгородь, мимо пышного розового куста. Позвонили в дверь, и на пороге возникла девушка. Я не смог бы сказать, сколько ей лет, и это, помимо прочего, всегда напрягало меня в девчонках: когда мы еще дети, мы просто мальчики и девочки, растем вместе, с одинаковой скоростью, нам по пять, по семь, по одиннадцать лет. А потом – раз! – и девчонки как будто вдруг попадают в будущее, они все про все знают, у них месячные, и грудь, и косметика, и бог-еще-знает-что – а ты застрял где-то на уровне четырнадцатилетнего подростка. И диаграммы в учебниках по биологии не делают тебя, в прямом смысле слова, совершеннолетним. А девчонки, твои ровесницы, уже вполне себе совершеннолетние.

А мы с Виком – ни разу не совершеннолетние, и у меня было стойкое подозрение, что даже если я начну бриться по два раза в день вместо раза в месяц, то все равно не преодолею разрыва.

– Привет, – сказала девушка.

– Мы друзья Элисон, – сообщил Вик. С Элисон, рыжей веснушчатой девушкой, мы познакомились в Германии, когда ездили на языковую практику по обмену. Организаторы разбавили группу девчонками из женской школы – для равновесия. Девчонки нашего возраста в основном были шумными и веселыми, почти у всех были взрослые бойфренды с машинами, мотоциклами, работой и даже – как печально поведала мне одна девушка, обладательница кривых зубов и енотовой шубки, на вечеринке в Гамбурге (да, дело было на кухне, а кто бы сомневался?!) – с женой и детьми.

– Ее нет, – сказала открывшая дверь девица. – Элисон здесь не живет.

– Это не важно, – широко улыбнулся Вик. – Я Вик. Это – Эйн. – Одно мгновение, и вот она уже улыбается ему. Вик достал из пакета бутылку вина, «одолженную» из родительского бара. – Куда поставить?

Девушка отошла в сторону, пропуская нас внутрь.

– На кухню, – сказала она. – Туда, где все остальные бутылки.

У нее были вьющиеся золотистые волосы, и она была прекрасна. В коридоре было темно, но я все равно разглядел, насколько она прекрасна.

– А тебя как зовут? – спросил Вик.

Она сказала, что зовут ее Стеллой, а он опять улыбнулся своей белозубой улыбкой и заявил, что это самое красивое имя из всех, что он слышал за всю свою жизнь. Вот ведь гад! И самое поганое, что он говорил так, как будто и сам в это верил.

Вик отправился на кухню, а я задержался в дверях гостиной, где играла музыка. Там танцевали. Стелла вошла в комнату и стала ритмично покачиваться в такт музыке. Она танцевала одна, сама с собой, а я смотрел на нее.

Это была эпоха раннего панка. Мы тогда слушали «Adverts» и «Jam», «Stranglers», «Crash» и «Sex Pistols». Но на вечеринках играли «ELO», «10cc» и даже «Roxy Music». Ну и Боуи, если очень повезет. В Гамбурге, во время той поездки по обмену, единственной пластинкой, по поводу которой мы сумели сойтись во мнениях, был альбом «Harvest» Нила Янга, и его песня «Золотое сердце» стала фоном всего путешествия: За золотым сердцем стремясь, я пересек океан....

Однако звучавшая в гостиной музыка была мне незнакома. Отчасти она напоминала немецкий электропоп типа «Kraftwerk», отчасти – пластинку, которую мне подарили на прошлый день рождения, коллекция странных шумов из звуколаборатории Би-би-си.