Ему исполнилось четырнадцать лет. Он пересаживал саженцы хвей возле границы усадьбы, когда издали послышалась знакомая мелодия. Руки у него задрожали. Неужели она… неужели она вернулась наконец на поляну?

Он оставил цветы и то бегом, то сдерживая себя последовал за волшебным звуком. Возбуждение бурлило в нем, пока он кружил по лесу у заброшенного колодца. Неужели это нимфа? Неужели она зовет его?

Атон пришел на поляну, не изменившуюся, если верить его памяти, за семь лет. Нимфа была там! Она была там, она сидела и пела; ее легкие пальцы перебирали струны маленького инструмента — иномирянской шестиструнной лютни — которая звучала воистину завораживающе. Прежний образ в душе Атона побледнел перед действительностью. Лес, поляна, даже воздух вокруг были прекрасны.

Он стоял на краю поляны, впитывая ее присутствие. Казалось, лишь мгновение прошло с тех пор, как он стоял здесь впервые; время одинокой мечты — мгновение и вечность. Она не изменилась — он же повзрослел на семь лет. И теперь он видел не только то, что видел семилетним ребенком.

На ней было полупрозрачное в лучах солнца светло-зеленое платье со шнуровкой на лифе — на Хвее таких не носили. Ее лицо, бледное и чистое, обрамляли великолепные волосы — поток темно-красного и иссиня-черного в обворожительном союзе. В фигуре была изящная цельность — не чувственная, не хрупкая. Ее внешность являла собой соединение противоположностей, о поиске которого Атон никогда сознательно не думал. Огонь и вода, обычные враги, совмещались здесь в резком фокусе, наподобие пересечения шкал нониуса.

Атон стоял словно в трансе и в восторге от этого зрелища забыл о времени и о себе.

Нимфа, как и раньше, заметила его и оборвала песню.

— Атон, Атон, иди ко мне!

Она его узнала? Подросток стоял перед прекрасной женщиной смущенный, зардевшийся от первых неловких мужских побуждений. Она была желанием мужчины, ее присутствие делало его большим и грубым, Атон ощущал на своих ладонях землю, а на рубахе — пот. Он не мог остаться, он не мог уйти.

— Четырнадцать, — сказала она, вкладывая в это слово некое волшебство. — Четырнадцать. Ты уже выше меня. — Она поднялась, распускаясь как цветок, чтобы подтвердить, что это правда. — И носишь мою хвею, — продолжала она, протягивая руку к его волосам. Цветок лег на ее ладонь, зеленые лепестки были темнее платья. — Ты подаришь ее мне, Атон?

Он молча таращил глаза, не в силах воспринять вопрос.

— Еще рано, слишком рано, — сказала она. — Я не возьму ее, Атон. Не сейчас. — Она заметила его обветренные пустые руки. — А где же твоя книга?

— Я работал в поле…

— Ах, да, — подхватила она, покачивая в руках хвею. — Тебе два раза по семь, и ты теперь хвеевод. А помнишь ли ты…

— «Указания на бессмертие» Вильяма Вордсворта, — выпалил он, пораженный своим громким голосом.

Она схватила его за руку, сжала ее.

— Не забывай никогда, Атон, как чудно быть ребенком. В тебе есть та бессмертная частица света, тот луч солнца, в честь которого тебя назвали. Ты должен лелеять эту искру и никогда не давать ей погаснуть, независимо от своего возраста.

— Да, — сказал он, не в силах сказать ничего больше.

Нимфа поднесла хвею к щеке.

— Скажи мне, скажи снова, Атон, — разве я не прекрасна?

Он заглянул в черно-зеленую глубину ее глаз и растерялся.