Из этого болота поднимается небывалая пародия на разум,

Посвящающий себя великому мору порядка,

Заражающий каждую частицу.

У него несколько личин, но нас интересует ближайшая:

Человек.

Это не наш народ.

Враг — человек.

Это зло должно быть вычеркнуто, галактика стерилизована.

Да не останется ни следа грязи.

Однако недуг зашел далеко;

У инфекции больше возможностей, чем у нас.

Преждевременность означает провал.

Мы управляем собственными изменениями: мы умны и искусны.

Мы набираем агентов человеческого рока из их же рядов.

Мы отбираем индивидуума и приручаем его, чтобы он

соответствовал нашей цели.

Это существо душевно нездорово

(Как говорит его культура),

Оно идеально:

Атон.

Атон мечтает о союзе.

Атон желает объять красоту.

Атон стремится убить зло…

Атон, Атон, дитя заблужденья,

«Честность и подлость друг другу сродни».

Сила твоя вырастает из зла.

Посмотри на свои испражненья;

Обмажь лицо истиной,

Забудь притязанья;

Вернись.

Ибо это не твой народ…

А мы не их бог.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МИНЬОН

§ 401

ДЕСЯТЬ

Было светло, ослепительно светло, даже в густой тени. Атон забыл, как много естественного света расточалось на открытом воздухе. Запах воли был повсюду — сочный и возбуждающий. Был день, и было тепло — не суховей пещер, а свежий душистый ветер.

Свобода! Кошмар теперь позади, его долгое осуждение закончилось. Безумное зло пещер растворялось в прошлом, оставив лишь того Атона, который завоевал свободу, — Атона очищенного, Атона непорочного.

Здесь были деревья, и травы, и голая почва. Человек, покоривший Хтон и не сошедший с ума, упал на колени не в благодарственной молитве, но для того, чтобы физически дотронуться до вновь явленного чуда. Его бледные пальцы зарылись в мягкую землю, наслаждение пробежало вверх по рукам; он поднес горсть ко рту, чтобы на вкус ощутить зелень и прелые листья.

«В природе нет грязи, — подумал он. — И нет ужаса, кроме того, что берет начало в человеческой душе».

Он катался по земле, обуреваемый радостью узнавания. Он знал эту планету — словно не было мрачной интерлюдии между его убийством любви Кокены и теперешним чудом, словно не было в промежутке Хтона как расплаты за преступление.

«Я любил тебя, милая ракушка. Но это была моя вторая любовь — слабее первой. И вот так я тебя освободил».

После полудня какой-то шум вывел его из задумчивости. А выбрался он утром. Его внимание сфокусировалось: звук был результатом действия древнего стрелкового механизма… Выстрел. Мальчиком он его слышал — кто-то… охотился.

Многообещающие ассоциации. Человек, у которого были столь древние вкусы, мог позволить себе и личный корабль. Похоже, он был эксцентриком, нелюдимым одиночкой.

Но если это частный охотничий заповедник, как теперь ему казалось, Атона подстерегала прямая опасность. Здесь могли содержаться многочисленные экзотические хищники. Он сглупил, забыв о бдительности лишь потому, что освободился.

Лучше всего немедленно захватить охотника и взять его корабль. Это решило бы вопрос передвижения, поскольку ему надо покинуть планету, скрыв свою личность от местных властей.

Двигаясь как можно тише, Атон направился к источнику звука. Он привык к каменному полу пещер, и его ноги после вечно сумеречных переходов стали грубы и нечувствительны. Хрупкие прутики громогласно трещали, будто защищаясь каким-то волшебным способом.