Широкие шаги несли его тело через плато, но одна нога всегда касалась поверхности; он стремился к краю равнины, от которого, как убеждал прозрачный вакуум, его отделяло несколько километров. Равнина завершалась обрывом, кромка крошечной планеты вырисовывалась на фоне звезд тонким перевернутым силуэтом. Атон бросится в забытье, чтобы вечно падать сквозь разверстые пространства своего бесплодного разума, в котором наконец-то произошло некое подайте зачатия.

Слишком быстро он достиг этой границы. Его душа откладывала попытку. «Моя плоть, — подумал он с горьким юмором, — хочет, но мой дух слаб».

Толчок, обманчивый при отсутствии притяжения, понес его дальше. Он обогнул обломанный край, и башмаки его прилипли к почве так же крепко, как его дух — к бесплодной жизни. Астероид был тонок; с этой стороны едва ли тридцати метров в толщину. Зазубренный искромсанный слой обнажал свою рану — здесь его вырвали из материнского тела и швырнули в забвение вечность тому назад. С какой жуткой болью начал он свои скитания — один, совершенно один!

Атон нагнулся и нашел окаменелость: крупный, больше ладони, листок, вдавленный в камень. Останки живого существа, более прелестного в своей смерти, чем в жизни. Ибо красота его не угаснет, сущность никогда не умрет.

Пальцы в перчатках ласкали твердые зубцы затянувшегося товарищества. Будет ли окаменевший Атон путешествовать по космосу с таким же безразличным блеском?

«Смерть! Где твое…»

Чтобы стряхнуть это настроение, он начал взбираться на солнечную сторону астероида. Листок наверняка рос когда-то под солнцем. Если бы удалось войти в былой рай этой окаменелости, увидеть трепещущую листву, коснуться могучего дерева?.. Пустить вспять метроном материи, разрешить все сомнения в нежном слиянии истоков жизни.

При приближении к солнечной стороне высветились изломы горизонта. Еще один толчок, за второй угол…

Атон купался в теплом сиянии солнца; свет, всюду свет, изгонявший всякую тьму и всякие сомнения. Защитный механизм костюма мгновенно скомпенсировал перепад температур. Атон осмотрелся и увидел атмосферу, сверкающие в ней пары, а на земле — растения с крупными зелеными листьями.

«Для меня эта страна роскошна и прелестна, выпуклости холмов высокий изящны, долины между ними мягко закруглены в ожидании…»

Атон встряхнулся, герметичный костюм сдвинулся вместе с ним, как вторая кожа. Что с ним? Здесь ведь нет атмосферы; значит, не может быть деревьев, поэзии. Голый кусок скалы, кружащийся по орбите вокруг пронумерованной звезды. Галлюцинация далеко не безопасна. Если он и впрямь забудет, где находится, смерть грубо ему об этом напомнит.

«Там внизу, за томящимися горами, где блестят тихие воды, меня ждет источник жизни, в то время как я…»

Потрясенный Атон вновь повернул и зашагал к окаменелости у края планеты. Каким-то образом он машинально прошел по долине дальше, убаюканный намеком на неистовый восторг, которому он не смел отдаться. Что-то уговаривало его, соблазняло, тащило вперед на невообразимое свидание.

За горами были воды, густые и теплые, как свежепролитая кровь.

— Люба! — закричал он. — Уйди из моего воображения! — «Я бежал от твоей жестокости десять лет назад; я едва помню тебя; это не твое место; я боюсь того, что ты символизируешь: это прикосновение крови к моей руке, звук смеха в моих ушах. Ты скажешь, что это — не кровь… не кровь, но блаженство, подаренное моим четырнадцати годам…»

Тяжело дыша, Атон повернул еще раз, желая обрести предметность каменного листка.