Если я сегодня проведу вас в глубь дома и отодвину в сторону тяжелый щит, скрывающий вход в полуразрушенный коридор, некогда построенный Сугимурой, вы, вероятно, все же получите какое‑то впечатление о том, сколь живописен он был когда‑то. Но несомненно, заметите и паутину, и плесень, с которыми я не в состоянии постоянно бороться; увидите и огромные дыры в потолке, затянутые кусками брезента. Порой ранним утром я, отодвинув щит, пробирался в коридор и смотрел, как в тоненьких солнечных лучах, пробивающихся сквозь щели и дырочки в брезенте, пляшет пыль, будто потолок в коридоре обрушился только что.

Но если больше всего пострадали коридор и восточное крыло, то и нашей любимой веранде бомбежки тоже нанесли существенный ущерб. Все мы, особенно мои дочери, эту веранду всегда просто обожали; нам нравилось сидеть там, неспешно беседовать, любоваться садом, и когда Сэцуко, моя старшая, замужняя дочь, впервые после капитуляции приехала навестить нас, не было ничего удивительного в том, что она страшно расстроилась, увидев, в каком состоянии веранда. Я, правда, уже успел устранить самые страшные повреждения, но все равно треснувшие во время взрыва доски пола торчали горбом, а крыша сильно протекала, и в дождливые дни приходилось подставлять под струйки тазики.

Впрочем, за минувший год я сумел значительно продвинуться в ремонтных работах, и когда месяц назад Сэцуко вновь приехала к нам, веранда была уже почти полностью восстановлена. Норико по случаю приезда сестры взяла на работе отгулы, и, поскольку стояла хорошая погода, дочери мои, как когда‑то в юности, большую часть времени проводили на веранде. Да и я нередко к ним присоединялся, и все было почти как прежде, как в те годы, когда мы всей семьей сиживали там в солнечные дни, ведя неторопливую, порой праздную беседу.

Вот так с месяц назад – кажется, в первое же утро после приезда Сэцуко – мы сидели после завтрака на веранде, и Норико сказала:

– Я так рада, что ты наконец приехала! Хоть немного снимешь с меня заботы о папе.

– Ты что, Норико… – И моя старшая дочь беспокойно заерзала на футоне.

– Да‑да! После того как папа вышел на пенсию, ему требуется гораздо больше заботы, – продолжала Норико с коварной улыбкой. – Его нужно постоянно чем‑нибудь занимать, иначе он сразу начинает хандрить.

– Ну что ты в самом деле!.. – Сэцуко нервно улыбнулась, вздохнула и, отвернувшись, посмотрела в сад. – А клен, похоже, совсем оправился. Он просто прекрасен!

– Наша Сэцуко, наверно, даже представить себе не может, папа, каким ты стал теперь! – не унималась Норико. – Она помнит только те времена, когда ты, как истинный тиран, только и делал, что всем приказывал. Теперь‑то ты стал куда мягче, верно?

Я засмеялся, чтобы показать Сэцуко, что мы всего лишь шутим, но моей старшей дочери от этих шуток явно стало не по себе. А Норико, вновь повернувшись к сестре, еще и прибавила:

– Но постоянное внимание папе совершенно необходимо, иначе он так и будет весь день слоняться по дому и хандрить.

– Она, как всегда, несет чепуху, – вмешался я. – Если я действительно целый день слоняюсь по дому и хандрю, то кто сделал весь этот ремонт?

– Действительно, – сказала Сэцуко и с улыбкой повернулась ко мне: – Дом выглядит просто великолепно! Тебе, папа, должно быть, пришлось немало потрудиться.

– Ничего, для самых тяжелых работ папа людей нанял, – заявила Норико. – Ты, похоже, не веришь мне, Сэцуко? Честное слово, наш папа теперь очень изменился! И его уже не нужно бояться. Он стал таким ласковым, почти ручным…

– Норико, пожалуйста…

– Папа даже еду иногда готовит! Вот уж чему ты никогда бы не поверила, да? Но это чистая правда, и с каждым разом папа готовит все лучше и лучше.