Вера также сложила руки для молитвы, но взгляд ее беспрестанно переходил с меня на Каролину и обратно. Мы с Каролиной последовали их примеру. Совершалась молитва. Амалия интенсивно шевелила губами. Вера старалась подражать ей и тщательно выполняла мимическую гимнастику. Мы с Каролиной ограничились благоговейными минами. Однако заметив, что Каролина едва удерживается от смеха, я старалась больше не смотреть в ее сторону.

Позади нас стояли слуги с яствами, от которых шел пар. Ожидание затянулось. В тишине слышалось только шлепанье губ, которое очень нас веселило. Вера испуганно глядела то на слуг, то на нас с Каролиной, то на Амалию Стрём. Наконец, в ее поле зрения очутились две мухи, облюбовавшие незакрытый сыр. Вера бросила одной из горничных повелительный взгляд, но пока молитва не кончилась, та не могла ничего предпринять.

Как только Амалия открыла глаза, девушка бросилась к столу и отогнала мух.

– Забери этот сыр и принеси другой! И колпак не забудь! Чтобы больше такого не было! – прошипела Вера.

Амалия не обращала на них никакого внимания: сначала она рассматривала меня, затем перевела взгляд на Каролину. При этом я заметила, что ее взгляд стал острее.

– Я наблюдала за вами, Карл Якобсон! – проговорила она мягко, но не без издевки.

Я сразу струсила, но Каролина оставалась спокойной.

– Вот как? – сказала она с легким удивлением в голосе.

– Вы помешали молитве!

– Помешал? – переспросила Каролина и покорно склонила голову.

– Да. Хотя вы, конечно, полагаете, что если я закрыла глаза, то ничего вокруг уже не вижу.

Каролина стояла, потупив взор, и ничего не отвечала.

– Вы позволили себе возмутительное веселье.

– Выходит, я плохо владею собой, – смиренно сказала Каролина, но тут же добавила с непритворным удивлением: – А я-то думал, что так преуспел в этом!

Она обвела взглядом присутствующих, словно ища подтверждения своим словам.

Мне показалось, что в суровых глазах Амалии промелькнула улыбка, но ответ ее прозвучал уничтожающе строго:

– Карл Якобсон! Ваша вина не в том, что вы не совладали с собой. А в том, что вам вообще пришлось это делать. И это во время молитвы!

– Я понимаю ваше возмущение, – сказала Каролина с почтением. Она не покраснела. Не растерялась. Я восхищалась ею. – Прошу меня простить. Больше такое не повторится.

– С именем Христовым садимся за стол! – сказала она, занимая почетное место.

– Господи, благослови пищу, которую мы вкушаем, – пролепетала Вера, быстро опускаясь на стул. Одновременно она подала нам знак садиться, а прислуге – подавать еду.

Обед прошел в тягостном молчании.

Присутствие Амалии сделано ритуал еще строже.

Амалия ела медленно и очень мало. Она бросала внимательные взгляды то на Каролину, то на меня – причем мне казалось, что на меня чаще, и от этого во рту у меня пересохло. Амалия подолгу неподвижными глазами следила за каждым моим движением. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, я ни разу не заметила, чтобы она моргнула, и даже не могла вообразить, о чем она сейчас думает. Время от времени Амалия распрямляла спину – от этого ее шея, и без того длинная, поднималась над плечами еще выше и делала Амалию похожей на старую птицу. Шея казалась еще длиннее и тощее, и можно было подумать, что Амалия на голову выше остальных сидевших за столом. Однако во время молитвы она скорее производила впечатление хрупкости: Амалия вовсе не была рослой. К тому же старушка была худа как щепка, и вряд ли можно было представить себе нечто более далекое от классического образа чуть полноватой няни. Я никак не могла оторвать от нее глаз. Образ Амалии был лишен человечности и излучал энергию, которая, казалось, происходит из другого мира.