Она понимала, что окажись она внезапно прямо передо мной – именно сейчас, когда мне так легко потерять уверенность в себе, – я почувствую, что она хочет застигнуть меня врасплох, призвать к ответу, даже если это вовсе не входило в ее намерения.

А подойди она из-за спины – я подумаю, что за мной следят и шпионят, словно я что-то скрываю.

Но она появлялась где-то сбоку, и я чувствовала себя совершенно спокойно и безмятежно. Будто рядом со мной человек, который желает мне добра.

Не то чтобы у нас было много общих тем для разговора – мы не рассказывали друг другу о тайнах, не задавали вопросов, – но Амалии удавалось развеять мое беспокойство и тоску по чему-то далекому и непонятному, которые то и дело обуревали меня. Она говорила о своей жизни, понемногу делилась опытом – ничего особенного, но в ее рассказах я узнавала себя, и после этих бесед мне становилось гораздо легче.

Ведь Амалия говорила, что если мы захотим о чем-то спросить, то можем прийти к ней, она ответит, как она тогда сказала: «Без лишних наговоров и прикрас, но насколько позволит мне совесть».

Я так и не воспользовалась этим приглашением. Оно мне не понадобилось. Амалия приходила сама. Когда я нуждалась в утешении, она вдруг появлялась рядом, совершенно неожиданно, и это мгновенно меня успокаивало.

Внешне она не походила на человека, который творит чудеса, но именно таким человеком на самом деле и была. Я все больше и больше привязывалась к ней.

По-моему, она каким-то непостижимым образом догадывалась о том, что я переживаю из-за Каролины, но не могу об этом говорить. Насколько глубоки были ее догадки, я не знаю. Я ничего не рассказывала, а она не спрашивала, но по мере своих сил пыталась сгладить те неровности, что омрачали нашу дружбу. Она знала, что мы с Каролиной нужны друг другу, даже при том, что вместе нам тяжело.

Если Амалия почти не показывалась, то Веру Торсон мы видели с утра до вечера, всегда готовую к общению. Эти две женщины были совершенно не похожи. В противоположность Амалии, Вера говорила много лишнего, охотно приукрашивала и часто заходила дальше, чем позволяла ей совесть. Она была чересчур смешлива. Постоянно проговаривалась, и пытаясь загладить промах, оправдывалась. Но тут же жалела об этом, думая, что переборщила с оправданиями, и не знала, какой линии придерживаться. Разумеется, она не хотела отвечать за свои слова, но при этом не желала отказываться от произведенного этими словами эффекта, и в результате все заканчивалось намеками.

Поначалу Вера была с нами немногословна, но чем ближе мы узнавали друг друга, тем труднее ей было держать что-то в себе. Казалось, она вот-вот лопнет от переполнявших ее сведений о том о сем, она явно мучилась оттого, что приходится себя сдерживать. Ее любимым выражением было «Нет дыма без огня». Она повторяла это, когда хотела дать понять, что за событиями и вещами стоит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Вера Торсон очень полюбила моего «брата» Карла. Она буквально порхала вокруг него, приговаривая, что я могу гордиться моим «братом», она считала его очень благородным юношей. Каждый раз я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Она произносила это, когда Каролина находилась поблизости, подчеркнуто театральным шепотом, притворяясь, будто не хочет, чтобы мой «брат» услышал ее, хотя именно этого она и добивалась. Затем в ожидании реакции смотрела на Каролину, кокетливо покручивая локоны на виске.

– Надеюсь, вы не слышали, что я сказала?

Каролина, которая все прекрасно видела и слышала, многозначительно улыбалась, но молчала. Думая, что Каролина польщена, Вера грозила ей пальцем:

– Вот незадача.