Все окна были зашторены, кругом стояла темнота, мы продвигались на ощупь, но постепенно глаза привыкали, и во мраке стали проступать очертания мебели и убранства.

У меня было такое ощущение, будто мы находимся в склепе.

Повсюду зияли какие-то черные провалы. Немного успокоившись, я поняла, что это камины.

На стенах мерцали зеркала, в которых что-то двигалось, но взглянуть туда я не решалась.

Часть мебели была покрыта чехлами. Посреди гостиной стояли какие-то предметы, так странно выглядевшие в белых покрывалах, что становилось жутко. Рядом был большой камин, над которым висело зеркало.

Я вздрогнула. Ей-богу, кто-то промелькнул у нас перед глазами и скрылся в зеркале! Но тут я увидела скульптуру, стоявшую на камине, – это была женская фигурка из алебастра, видимо, это она отразилась в зеркале.

Если не считать того, что мебель была в чехлах, казалось, что все предметы остались такими же, как много лет назад. Такое впечатление, будто все было на своих местах. Часы стояли там, где им положено, хотя стрелки неподвижно застыли на месте. Лампы, наверно, тоже не трогали. В них до сих пор был керосин. Может быть, в те времена их наполняла служанка, у которой была одна-единственная обязанность – следить за дворцовыми свечами и лампами, протирать стеклянные колпаки, наполнять лампы керосином, начищать подсвечники и содержать их в чистоте и порядке.

Мы пошли дальше, ступая как можно тише, чтобы не испугаться эха собственных шагов. Рука у Розильды была ледяная, сама она тяжело дышала. Мы вошли в комнату, которая принадлежала им с Арильдом, когда они были маленькими. Она делилась на два небольших помещения. В каждой стояло по детской кроватке с покрывалом. На постели Арильда лежал игрушечный медвежонок, а в комнатке Розильды на комоде – стопка книг, которые мне захотелось рассмотреть поближе.

Я спросила у Розильды, нельзя ли чуть-чуть приоткрыть портьеры или зажечь свечу, но она, казалось, не слышала. Она ходила по комнатам будто во сне, мысленно пребывая в каком-то другом мире.

Мы вошли в спальню, в спальню ее матери.

В замке говорили, что после ее смерти там все осталось так, как было. Амалия решила, что никто не должен прикасаться к вещам Лидии. Я невольно содрогнулась. С новой силой ко мне вернулось ощущение, что мы находимся в склепе.

У задней стены в темноте проступали очертания большой кровати под балдахином, с которого свисала портьера, окаймленная золотой бахромой.

Мы остановились в дверях. Розильда заколебалась. Она напряженно застыла. Может быть, она думала, что картины хранятся здесь? До сих пор мы не встретили ни одной из них. Только я хотела спросить ее об этом, как она отпустила мою руку и, заслонив лицо, отшатнулась прочь. И что ее так испугало?

Я переступила порог. Но мне передался ужас Розильды, я даже глаза поднять не осмелилась. Дышать стало тяжело, воздух был неподвижен, и мне почудилось, что в нем витают последние вздохи умирающей Лидии.

Волосы на голове встали дыбом, когда я увидела, что между раздвинутыми портьерами на кровати небрежно брошено легкое белое платье. Внизу на полу стояли белые шелковые туфли.

Я незаметно отвернулась.

В зеркале у туалетного столика что-то мерцало, я почувствовала, как по всему телу постепенно растекается липкий страх. Кажется, в зеркале кто-то есть. Там кто-то раскачивается из стороны в сторону. Чья-то тень ползет по стене. Медленно, медленно она качается…

И тут мой взгляд упал на вазу с белыми розами, которая отражалась в зеркале напротив меня. Ваза стояла на туалетном столике, я заворожено смотрела на цветы. Как будто их только что срезали. Но ведь этого не может быть, сюда же никто не заходит. А вдруг Амалия?..

Нет, она бы нам сказала. Наверно, розы искусственные. Я не решалась подойти ближе и посмотреть. Мне стало холодно, зубы стучали, я совершенно не представляла, как мы отсюда выберемся.