– Попросите его к нам спуститься.
– Слушаюсь, – отозвалась домработница и направилась на второй этаж.
– По средам Леонид Назарьевич работает дома, – светским тоном сказала Изольда, разливая чай по чашкам из тонкого фарфора.
Я взяла чашку, и мои глаза полезли на лоб от изумления: да это же «Мадонна»! В годы перестройки чайный сервиз «Мадонна» был мечтой всех советских хозяек. В магазинах его было не достать, только по «блату», через знакомых. Внутри чашки покрыты позолотой, снаружи на них изображены картинки: пастухи с пастушками, дамы в пышных турнюрах с собачками, мадонны с младенцами… Выглядел сервиз дешево и аляповато, да и что вы хотите, если его производили на кустарных фабриках в Турции. Но отчего-то он пользовался бешеной популярностью у русских женщин. Помню, у нас дома тоже был такой, с пастушками. Так вот, чашка, которую я держала сейчас в руках, словно взяли из нашего сервиза. Ну, может, эта чуть более изящная, рисунок более четкий, но сходство тем не менее поразительное. Отчего-то это открытие вызвало в моей душе прилив нежности к Тряпкиной. И я совсем не обиделась, когда она представила меня гостям как Люсьену Лютикову, потомственную китайскую целительницу.
– Монгольская, – мягко поправила я, – и можно просто Люся.
Татьяна Муравьева оторвалась от вязанья и скептически вопросила:
– Вы к нам прямо с вершин Тибета пожаловали?
– Я считаю себя русской и редко выезжаю из страны, – с достоинством сказала я.
– Между прочим, – встряла Колтунова, – как раз сегодня утром Люся заявила, что видит в этом доме смерть. Ну, разве это не прелесть?
Она захихикала, однако никто не разделил ее веселья. Татьяна смотрела на меня хмуро и настороженно. На лице Дарьи читалось замешательство. А Изольду охватила настоящая паника:
– Смерть?! А кто умрет?
Я принялась ее успокаивать: мол, карты часто ошибаются или дают неоднозначную информацию. Но манекенщица не слушала:
– Скажите мне правду – кто умрет? Что-нибудь случится с детьми?!
В этот момент наверху раздался истошный крик. Мы все подняли глаза к потолку и застыли в нелепых позах. Через несколько секунд, показавшимися мне томительно долгими, на лестнице возникла Сильвия – белая, как больничная простыня.
– Хозяин… Он лежит на полу в кабинете и не шевелится… Кажется, он умер.
Все присутствующие одновременно повернули головы в мою сторону.
«Приехали…» – подумала я. И вместе с тем откуда-то возникла уверенность: а ведь я с самой первой секунды знала, что так оно и будет! Может, я и в самом деле ясновидящая?
Пока Сильвия приводила хозяйку в чувства, мы ринулись на второй этаж. Первой мчалась Дарья, ей в затылок дышала Колтунова, следом тяжело пыхтела Татьяна, я замыкала процессию. В холл второго этажа выходило много дверей, но Дарья уверенно метнулась направо к дальней комнате. И хотя дверь была распахнута настежь, писательница нерешительно остановилась на пороге. Зато Ленка Колтунова не постеснялась отпихнуть ее плечом и войти внутрь. Мы гуськом проследовали за ней.
Первое, на что я обратила внимание, – массивный письменный стол посреди комнаты. У меня в кабинете стоит такой же, только дерево более светлого оттенка. И только потом я увидела раскрытый сейф на стене и ноги. Голые мужские ноги, выглядывающие из-за стола.
Неожиданно за моей спиной возникла Влада.
– Что случилось? – спросила она.
Я молча посторонилась, чтобы девушка могла разглядеть тело своего отца.
Леонид Лисовик лежал на спине, нелепо вывернув голову и вытянув вперед руки, словно в отчаянной попытке схватить уходящую жизнь. |