— Мудрый и несравненный, — ответил доместик схол, — пока болгары не почувствовали нашей мощи, нам нечего думать о возмездии.

   — Что предлагаешь ты, доместик схол? Ведь у тебя в распоряжении армия империи. — Базилевс пошевелил бровями. — Может быть, у тебя есть свой план?

   — Когда ты, божественный, назначил меня доместиком схолом, я уже знал, что нам предпринять. Но время упущено. Теперь я дождусь, когда полки русов покинут империю и удалятся в свою Скифию, тогда армия Византии двинется на болгар. Мы сломим их, и они признают себя фемой империи, после чего мы выдвинем свои турмы к Дунаю. Там будет граница империи.

Базилевс кивнул:

   — Пусть скифы возвращаются, торжествуя, но настанет день, когда они дорого заплатят за наш позор...

Светился огнями царственный град, горели факелы и жировые плошки, чадило бурое горное масло, добытое из подземных ключей, освещая улицы и площади. Шумел и гудел многотысячный люд, радовался: скифы покидают Византию.

А накануне киевских послов принимал логофет дрома. Отряд русов, весь в броне, вошёл в город через главные ворота, и его провели в большой дворцовый зал, где в присутствии сената евнух Леонид поставил свою подпись под рядом и скрепил её государственной печатью.

Уже вчера побережьем повели воеводы конные и пешие полки, а утром должен был сняться флот князя Олега.

Едва начали гаснуть звёзды и рассвет тронул небо, как толпы народа уже стояли на стенах, всматриваясь в море. Цепляясь за Кавказские горы, лениво выползало солнце, открывая взору Понт Эвксинский, сплошь покрытый ладьями, расшивами, насадами...

Заиграл рожок на княжьей ладье, ему откликнулись на других кораблях, и загремели якорные цепи, а гребцы налегли на вёсла. Заскрипели уключины, и все эти звуки, подобно сладкому голосу арфы, отозвались в душах ромеев. Ведь уже сегодня к константинопольским причалам подойдут корабли с египетской пшеницей, откроются все городские ворота и крестьяне повезут в Константинополь хлеб и амфоры с вином и оливковым маслом, чёрные, моченные ещё прошлой осенью маслины, разные овощи, мясные туши и живую птицу. Заканчивались голодные месяцы...

Выйдя далеко в море, корабли подняли полотняные паруса и быстрыми чайками полетели к берегам моря Русского, где находилась богатая земля — Великая Скифь, а ныне встало грозное государство — Киевская Русь.

В августе-зарничнике, когда ещё не начался спад воды в реках и полноводный Днепр в своём низовье так широко разлился, разбежался на множество рукавов и рукавчиков, протоков и заводей, поросших камышами, что казалось, нет ему конца ни в ширину, ни в длину, — флот русов вошёл в устье Днепра.

И потянулись корабли в Киев великим водным путём «из варяг в греки».

В полдень погода начала портиться. Небо заволокли тучи. Они клубились, и вскоре в самой гуще сверкнула молния, будто расколов небо, загрохотал гром.

Ветер погнал по Днепру воду, гнул камыши. С шумом, словно обрушилось небо, полил дождь. Олег велел переждать непогоду. Пока на ладьях спустили паруса и подгребли к берегу, все промокли до нитки.

Но дождь оказался не затяжным. Постепенно он стих, и по всему берегу загорелись костры. Воины высушили одежду, и сразу же после обеда флот русов продолжил путь.

Олег всматривался в далёкие берега, но их закрывали густые камыши и куга. Блестели блюдца воды. Лишь к исходу дня заросли расступились, и русы увидели берега, местами поросшие лесочком. Ивы клонили ветви к самой воде. Но ни вежи, ни даже дыма от печенежского костра не видел Олег.