Но это было равносильно тому, что начать жизнь заново, утратив силу и жар молодости. Это было так же трудно, как учиться в преклонном возрасте делать все левой рукой. Работа уже не доставляла Оконкво радости, как в былое время, и, когда ее не было, он часами сидел в полудремотном забытьи.
Сколько себя помнил Оконкво, его вела по жизни одна заветная мечта — стать одним из старейшин Умуофии. В этой мечте был источник его жизненных сил. Он был уже почти у цели. И вот все рухнуло. Его вышвырнули из клана, и он лежал теперь, задыхаясь, как рыба на песке. Совершенно очевидно, что его бог, его чи, не был создан для великих дел. А человеку не дано подняться выше той судьбы, которая написана на роду его чи. Неверно говорят старики, будто стоит человеку сказать «да» — и чи тут же поддержит его. Вот ведь сказал Оконкво «да», а его чи ответил «нет».
Старый Ученду очень встревожился, увидев, что Оконкво поддался отчаянью. Ученду решил поговорить с ним после того, как будет выполнен обряд иса-ифи.
Амикву, младший из пяти сыновей Ученду, брал в дом новую жену. Уже был уплачен выкуп за невесту, уже были совершены все обряды, кроме последнего. За два месяца до приезда Оконкво в Мбанту сын Ученду и его близкие отвезли пальмовое вино родственникам невесты. Теперь наступило время для последнего обряда — исповеди.
Дома собрались все дочери старого Ученду; некоторым из них пришлось проделать немалый путь из далеких деревень, где они теперь жили. Старшая дочь пришла из Ободо, находившейся в полудне ходьбы от Мбанты. Здесь же были и дочери братьев Ученду. Вся семья была в полном сборе, — вот так же соберутся они вместе, когда в семью придет смерть. Всего их было двадцать два.
Женщины уселись широким кругом на землю, в середине круга сидела невеста, в правой руке она держала курицу. Возле нее занял место Ученду с родовым жезлом предков. Все остальные мужчины деревни стояли вне круга, наблюдая за церемонией. Наблюдали и их жены. Был вечер, солнце готовилось скрыться за горизонтом.
Вопросы задавала Ньиде — старшая дочь Ученду.
— Помни, — начала она, — не скажешь правды, не миновать тебе при родах страданий, а то и смерти. Сколько мужчин лежало с тобой с тех пор, как мой брат впервые изъявил желание жениться на тебе?
— Ни одного, — просто ответила невеста.
— Говори правду, — убеждали ее женщины.
— Ни одного? — спросила Ньиде.
— Ни одного, — ответила невеста.
— Поклянись на жезле моих предков, — сказал Ученду.
— Клянусь, — сказала она.
Тогда Ученду взял у невесты курицу, отрубил ей голову и пролил несколько капель крови на родовой жезл.
С этого дня Амикву взял молодую невесту в свою хижину, и она стала его женой. Дочери Ученду не сразу вернулись в свои деревни — еще несколько дней провели они в Мбанте со своими родными.
А на следующий день Ученду призвал к себе всех своих сыновей и дочерей, а также своего племянника Оконкво. Мужчины принесли с собой козьи шкуры и уселись на них, расстелив на полу, а женщины устроились на земляной приступочке, покрытой циновкой из волокон сизаля. Ученду осторожно подергивал свою седую бородку и скрежетал зубами. Но вот он заговорил, спокойно, не торопясь, тщательно подбирая слова.
— В первую очередь я желаю говорить с Оконкво. Но я хочу, чтобы и вы все послушали то, что я скажу. Я старик, а вы все еще дети. И я знаю жизнь лучше, чем любой из вас. Если найдется среди вас хоть один, кто знает ее лучше меня, пусть говорит.
Оп сделал паузу, но никто не проронил ни слова.
— Почему Оконкво живет теперь с нами? Ведь это не его клан. Мы всего лишь приходимся ему родней по матери. Он не здешний. Он изгнанник, обреченный жить семь лет на чужбине. |