А потом начался отдых. Митя с Полей жили в одной палатке, Лео с Ритой — в другой. Отец разместился с одиноким и посему грустным Гришей, а Лялька оказалась в одной палатке с рыжей Аллой. Отец по-прежнему делал вид, что к Алле он не имеет никакого отношения. Стеснялся. Но, конечно, Лялька видела, как они вдвоем уходят в лес и целуются, купаясь в море. В хозяйстве Алла участия не принимала. В основном спала, загорала и пила литрами кофе. Легкий прибалтийский загар, надо сказать, ее необыкновенно украшал. Умница Поля не роптала — святой человек. Рита тяжело вздыхала и качала головой. Но при Ляльке они Аллу не обсуждали.

А в остальном все складывалось замечательно. Мужчины ловили и коптили рыбу — янтарная салака, истекающая жиром, была превосходна. А огромные, бледные, но сладчайшие помидоры, выросшие на белоснежном мельчайшем песке? А мелкая, рассыпчатая картошка? А соленая балтийская килечка пряного посола, купленная в сельпо? Купались, ходили в лес за грибами и черникой. Вечером у костра пели песни под гитару и говорили о жизни. Все хотели уехать, эмигрировать из Страны Советов. Лялька сжималась, слушая эти антисоветские разговоры — не от самих разговоров, нет, девочка она была разумная. Просто она боялась, что отец соберется и уедет с рыжей ленивицей Аллой и бросит на произвол судьбы ее, Ляльку. Обсуждали, куда кому податься. Митя говорил, что хотел бы оказаться в Германии — ведь там такой уровень медицины! Лео утверждал, что ему все равно. «Хоть в Монголию», — шутил он. Рита грустно молчала и опускала глаза — она понимала, что Лео вряд ли возьмет ее с собой. Он повторял, что устраиваться и выживать ТАМ на первых порах проще одному. С Гришей было все понятно. В Израиле у него давно и небедно жила родная сестра. Лялькин отец мечтал об Америке. Говорил, что это страна неограниченных возможностей. Алла загадочно улыбалась и гладила отца по руке. Лялька отводила глаза. Поля, умница Поля, видя Лялькины страдания, шепнула ей:

– Не психуй! Отец тебя любит до смерти. Разве он тебя оставит?

– А мама? — спросила Лялька и разревелась.

Потом их рассадили по автобусам и повезли на место, к морю. Ехали и смотрели по сторонам. Все было интересно — небольшие, чистенькие деревушки с аккуратными белыми домиками, покрытыми яркими черепичными крышами. Невысокие горы, поросшие густыми изумрудными лесами. Колокольни церквей. Ровные ленты дорог.

– А ведь тоже социализм, — вздохнула мама.

Светик грубо ответила:

– Ну можно подумать, у тебя жизнь плохая! Квартира отдельная. Дача, на которую тебя возит водитель, а не электричка. Холодильник доверху забит. За мясом в очереди не стоишь — на рынок ходишь за парным. Вот, за границу сейчас приехала. Не на шести сотках все лето жопой кверху. И все тебе жизнь плохая!

Мать пристыженно молчала, а Светик подумала: «И вправду — аккуратно, чисто, ухоженно. И это — всего лишь какая-то вшивая Болгария. А что же там, далеко, в «настоящей загранице»?»

Гостиница была новая, в двенадцать этажей. Номер уютный — две кровати, телевизор, душ, туалет. Большой балкон с видом на море. Переоделись и пошли на пляж. На пляже тоже сплошь культура — шезлонги, яркие зонтики от солнца, будочки с напитками, пивом и мороженым. Море теплое, песок чистый. Везде слышится иностранная речь — немецкая, польская. Приехали погреться — своих теплых морей у них нет.

Светик огляделась — молодежи полно. Играют в волейбол, бадминтон. Русские дуются в карты, попивают пивко. Светик улыбнулась — классная жизнь! Маман загорала.