Убить его было легко. Я издал восклицание, наклонился, велел ему посмотреть, не вход ли это в пещеру. Он далеко нагнулся. Быстрый мощный толчок заставил его потерять равновесие, и он полетел в бушующее море. Я вернулся в дом. Должно быть, Блор слышал мои шаги. Через несколько минут я вернулся в комнату Армстронга к оставил ее на сей раз достаточно громко, так, чтобы кто-то обязательно меня услышал. Дверь открылась, когда я был на нижних ступеньках лестницы. Они, должно быть, мельком видели меня, когда я выходил из дома.

Через минуту-другую они последовали за мной. Я обошел дом и взобрался в него через окно в столовой, которое предварительно оставил открытым. Я его закрыл и потом разбил стекло. Потом поднялся наверх и снова улегся на свою кровать.

Я рассчитывал, что они снова обыщут дом, но не думал, что они особенно тщательно будут разглядывать трупы — просто сорвут на мгновение простыню, чтобы убедиться, что это не Армстронг, маскирующийся под мертвое тело. Все произошло именно так.

Я забыл сказать, что вернул револьвер в комнату Ломбарда. Может быть, кому-то будет интересно узнать, где же я его спрятал на время обыска. В кладовой была большая груда консервированной еды. Я открыл самую нижнюю — кажется, там были бисквиты, уложил туда револьвер и вновь заклеил банку липкой лентой.

Я рассчитывал, и совершенно правильно, что никто и не подумает просматривать явно нетронутые консервы, тем более, что верхние банки были запаянные.

Красную занавеску я скрыл, положив на сиденье одного из кресел в гостиной под покрывало из вощеного ситца, а шерсть — в подушке сиденья, прорезав в ней небольшое отверстие.

И теперь наступил момент, который я предвидел; три человека так боялись друг друга, что могло произойти что угодно, у одного из них был револьвер… Я наблюдал за ними из окон дома. Когда Блор один направился в особняк, я приготовил большие мраморные часы. Уход со сцены Блора…

Из окна я видел, как Вера Клэйторн застрелила Ломбарда. Рискованная и изобретательная молодая особа. Я всегда считал, что она достойный ему соперник, а то и более сильный. Как только это произошло, я приготовил сцену в ее спальне.

Это был интересный психологический эксперимент. Хватит ли осознания собственной вины, состояния нервного напряжения — ведь она только что застрелила человека! — в сочетании с гипнотическим влиянием окружающей обстановки, чтобы заставить ее покончить с собой? Я счел, что будет. И оказался прав. Вера Клэйторн повесилась на моих глазах, когда я наблюдал за ней, скрывшись в тени гардероба.

И теперь — последняя сцена. Я поднял стул и поставил его возле стены. Нашел револьвер на верхней лестничной площадке, там, где девушка его уронила. Я постарался сохранить на нем отпечатки пальцев.

А теперь?

Я закончу это писать. Положу в конверт, запечатав в бутылку, и заброшу бутылку в море.

Почему?

Да, почему?

Моей честолюбивой мечтой было придумать тайну, которую никто бы не смог разгадать.

Но сейчас я понимаю, что ни один художник не может получить удовлетворения только от самого искусства. В нем всегда есть жажда признания, которую невозможно подавить…

Позвольте мне признаться со всей смиренностью: я испытываю жалкое человеческое желание, чтобы кто-то знал, сколь умен я был…

При всем при том я полагаю, что тайна острова Ниггер останется неразрешенной. Но, конечно, вполне может статься, что полиция окажется умнее, чем я думал. В конце концов, есть три ключа, ведущих к разгадке. Первый — полиции прекрасно известно, что Эдвард Ситон был виновен. Посему они знают, что один из десяти человек на острове не был убийцей, откуда следует, как ни парадоксально, что именно этот человек и должен быть убийцей. Второй ключ лежит в седьмом куплете детской считалочки. Смерть Армстронга связана с «копченой селедкой», которую он проглотил, или точнее, которая в результате проглотила его! Точнее говоря, тут есть указание на какой-то фокус-покус: и что Армстронг был обманут и тем самым пошел навстречу своей смерти.