|
Все это в прошлом. Мой риторический вопрос всего лишь часть моей речи. Поверьте мне, Мэл, я вовсе не пытаюсь уговорить вас вернуться домой. Это всего лишь фрагмент моей речи. Если бы кто‑нибудь вдруг прервал меня на этом самом месте и заявил: “Нет, я не думаю, что я сумею справиться с этой работой, вам лучше подыскать другого парня”, я даже не знаю, что бы я сделал. Вы же понимаете, я не смогу найти кого‑то на ваше место теперь, когда сезон уже начался. Нью‑Йорк сейчас полностью опустел.
– А! Холдеман резко встал: – Пойдемте, я вас познакомлю, и вы сможете устроиться в своей комнате. – Хорошо. Спасибо. Холдеман первым вышел из конторы. Театр был погружен в полумрак, лишь на сцене горело аварийное освещение. Где‑то жужжала электрическая пила. Сцена была совершенно пуста, только у задней деревянной стены стояло несколько стульев. Они прошли через зрительный зал и по боковой лесенке поднялись на сцену. Молодой человек в футболке и хлопчатобумажных брюках распотрошил софит и теперь разглядывал обломки, держа в руках отвертку. Холдеман представил его как Перри Кента, и Кент рассеянно кивнул. – Перри работает у нас осветитетелем последние три года, – сообщил Холдеман. – Идемте сюда. Они пересекли сцену и направились туда, откуда слышалось жужжание электропилы. Сцена оказалась большой – около тридцати футов в ширину и почти столько же в глубину, – с обширными кулисами. Рампа располагалась справа, колосники над ней. В левой части сцены кулиса была завалена помостами, задниками и странными предметами обстановки. Высоко над головами медленно покачивались занавесы. Холдеман шел впереди, прокладывая путь через горы вещей, сваленные в левой части сцены, к двери в боковой стене. Продюсер открыл ее, и жужжание электрической пилы стало значительно громче. Однако, как только Мэл вошел внутрь, звук стих. Комната была маленькая, с невероятно высоким потолком. Два высоко расположенных запыленных окошка почти не пропускали солнечный свет; комнату освещала лампочка без абажура, подвешенная к потолочной балке. Вдоль стен громоздились задники вперемешку со старыми декорациями: двадцатифутовый светло‑зеленый задник рядом с восемнадцатифутовым темно‑бордовым с фальшивым окном, позволяющим увидеть нарисованные горы, белый дверной проем с голубой дверью по соседству с узким десятифутовым, испещренным пятнами всех цветов радуги. Из одного угла торчали длинные сосновые доски. На свободном пятачке посреди комнаты расположился потрепанный верстак, а на нем ручная электропила. Возле верстака стоял высокий толстый человек в очках с металлической оправой, одетый в голубую футболку и грязный белый комбинезон. Холдеман представил его как Арни Капоу, плотника и конструктора. Капоу пожал руку Мэла, его пожатие оказалось неожиданно мягким для такого крупного человека. – Вы что‑нибудь понимаете в размерах задников? – поинтересовался Арни. – Немного. – Тогда приходите поработать со мной, когда устроитесь. Хорошо, Боб? – Если будет все в порядке с Ральфом. – Да здравствует Ральф. Капоу отвернулся и снова включил пилу. Ее жужжание сделало невозможной дальнейшую беседу. Холдеман кивнул Мэлу, и они снова вышли на сцену. – Арни не очень любит болтать, – извиняющимся тоном объяснил Холдеман, – но подождите, и вы увидите его работу. Мэл пожал плечами. Вся эта прогулка была просто пустой тратой времени. Ты знакомишься с людьми, когда работаешь с ними, а не тогда, когда ходишь по их комнатам. Холдеман тратит на него время, потому что он опоздал, Холдеман из кожи вон лезет, чтобы показать Мэду, что все в порядке. В задней части сцены Дэниэлс увидел двойную дверь. Холдеман открыл ее, и они вышли на улицу. Дверь оказалась грузовыми воротами, к ним вела трехфутовая ступенька. |
