|
Бульвера-Литтона и Александра Дюма — то есть он вовсе не был исключением и читал то же самое, что читали в его годы все и что читаем до сих пор и мы сами. Пушкин же, а вслед за ним Гоголь, Лермонтов, Фет, Майков, Щербина пришли к нему позже — уже тогда, когда десятилетнего отрока после домашнего и гувернерского пестования отдали образовывать далее — сперва в отцовскую церковную школу, а затем — в пятую петербургскую гимназию, которую он окончил в 1857 году. В этом же году Василий Авенариус сдал успешно экзамены на естественное отделение математического факультета Петербургского университета. (Такой выбор, важный, как мы увидим, для всего его будущего пути, дался ему, очевидно, непросто: он был скорее всего подсказан чадолюбивым семейством.)
Впечатлительный юноша, ставший студентом-химиком, в эту пору аккуратно, любовно, с вензелями и виньетками заполняет тетрадь за тетрадью, но вовсе не формулами превращения веществ, а… стихами! Царское — повторим: пушкинское! — Село, "обитель муз и вдохновенья", сотворило свое тайное и благородное действо: заворожило еще одну романтическую душу магией слов, завлекло ее на писательскую многотрудную стезю. Еще два года университетских штудий оставались у Авенариуса впереди, когда любители поэзии получили его первую книгу стихотворений. Она вышла в Санкт-Петербурге тремя выпусками в 1859–1860 годах и — увы — никакого шума в литературе не произвела, зато учинила настоящую бурю в умонастроении и поведении самого автора, обычно сдержанного и неспешного в решениях и поступках. Карьера ученого-химика? О, нет, она не состоялась. И тут не помогло даже то, что попал Василий Авенариус в число самых одаренных выпускников университета, направленных на годичную стажировку за границу. Здесь он со свойственным ему усердием изучал… новейшие способы сахароварения, так и не пригодившиеся ему больше никогда в дальнейшей жизни. И читал Гёте. В 1862 году возвратившийся из Германии кандидат естественных наук Авенариус получает назначение на службу, и начинается у него, как и у большинства российских литераторов, двойная жизнь. С одной стороны — он ревностный служака в одном из департаментов Министерства внутренних дел: здесь прошли первые восемнадцать лет его чиновничьих усердствований. Но параллельно и несколько независимо от этого шла вторая его жизнь, наполненная потаенным, мало кем понимаемым творческим вдохновенным горением, сладостными муками слова. И вот попробуй тут пойми, какая из них главнее. Первая его кормила, обеспечивала житейскими благами, одаривала знаками общественного признания — орденами, званиями (он дослужился до генеральского чина тайного советника). А жизнь другая — что она? Всего-то тешила честолюбивую душу да острила ум. Но именно она и была для него самой что ни на есть главной, она внесла навсегда его скромное имя в историю российской литературы. После романтически пылкого, но быстротечного увлечения стихами (кто их не писывал в молодости!) Авенариус берется за прозу. "Появившиеся в 1862 г. "Отцы и дети" Тургенева (в то время моего любимого писателя), — читаем в автобиографических записках, — дали мне мысль описать, в повествовательной же форме, студентов-натуралистов, непохожих вовсе на студента-медика Базарова, а таких, какими были мои товарищи и я сам. Осенью 1864 г. моя первая повесть "Современная идиллия" была окончена, перебелена и без ведома кого-либо из родных снесена в редакцию "Отечественных записок". Редакторами-издателями этого журнала были тогда Краевский и Дудышкин; но отделом "изящной словесности" ведал единолично Дудышкин. Когда я с бьющимся сердцем решился, наконец, зайти к нему за ответом, то узнал от него, что повесть ему моя понравилась и будет напечатана… Хотя в повести было более десяти печатных листов, но сколько-нибудь значительным исправлениям или сокращениям в редакции она не подверглась. |
