– На войне ни одна армия не побеждена, Северьян, пока горнист не протрубит капитуляцию. До тех пор, даже уничтоженная, она не побеждена.

– И кто посмеет утверждать, что это не к лучшему? – заметил Барбатус. – Все мы – лишь инструменты в его руках.

– Я понял и еще кое-что, – сказал я ему, – то, чего я в общем-то не понимал до сих пор: зачем мастер Мальрубиус говорил мне о преданности Божественной Сущности, о преданности персоне правителя. Он хотел сказать, что мы должны довериться, не пытаться отвергнуть неизбежное. Ведь это вы подослали его?

– Все равно то были его собственные слова – теперь ты должен узнать и это. Как и иерограмматы, мы вызываем людей прошлого из воспоминаний; и, как и иерограмматы, мы не посягаем на их подлинность.

– Но я еще столько всего не знаю. Когда мы встретились на корабле Цадкиэля, вы не были знакомы со мной, и отсюда я заключил, что это наша последняя встреча. Однако вы тут как тут, все трое.

– Мы удивлены не меньше, Северьян, – нежно пропела Фамулимус, – встретив тебя здесь, у истоков человечества. Хотя мы проследили нить времени так далеко вспять, целые эпохи мира прошли с момента нашей последней встречи.

– И все же вы знали, что я буду здесь?

– Ты сам сказал нам, – ответил Барбатус, выступив из темноты. – Разве ты забыл, что мы были твоими советниками? Ты рассказал нам, как погиб человек по имени Хильдегрин, и мы присмотрели для тебя это место.

– И я. Я тоже погиб. Автохтоны… мой народ… – Я умолк, но никто не проронил ни слова. Наконец я промолвил: – Оссипаго, прошу тебя, посвети туда, где стоит Барбатус.

Механизм направил свои сонсоры на Барбатуса, но сам не сдвинулся с места.

– Барбатус, – пропела тихо Фамулимус, – боюсь, теперь не обойтись без твоего напутствия. Воистину наш Северьян должен знать. Разве можно требовать, чтобы он с достоинством нес свое бремя, если даже мы не обращаемся с ним, как с мужчиной?

Барбатус кивнул, и Оссипаго переместился к нему поближе, туда, где он стоял, когда я очнулся. И тут подтвердились мои самые худшие опасения – я увидел труп человека, которого автохтоны прозвали Главой Дня. Золотые ленты обвивали его руки, оранжевыми гиацинтами и зелеными изумрудами мерцали браслеты.

– Расскажите мне, как вы сделали это, – потребовал я.

Барбатус молча теребил свою бороду.

– Ты знаешь, кто наставлял тебя возле беспокойного моря и кто сражался за тебя, когда Урс лежал на чаше весов, – промолвила Фамулимус.

Я взглянул на нее. Лицо ее оставалось таким же красивым и нечеловеческим, как всегда, – нет, оно не было лишено выражения, но выражало нечто, имеющее мало общего с человечеством и его заботами.

– Я – фантом? Призрак? – Я поглядел на свои руки в надежде, что их осязаемость успокоит меня. Руки мои тряслись, и, чтобы умерить дрожь, я зажал их между коленями.

– То, что ты называешь фантомами, – вовсе не призраки, – сказал Барбатус, – а существа, жизнь которых поддерживает какой-то внешний источник энергии. То, что ты называешь материей, в действительности есть лишь связанная энергия. Единственная разница в том, что отдельные вещи поддерживают» материальную форму благодаря собственной энергии.

В тот миг единственным и самым сильным желанием в моей жизни было желание расплакаться.