– Откуда ты знаешь, что он у меня есть?
– Перед тем как открылась дверь, в коридоре на мгновение загорелся свет. Это был свет от твоего светильника, верно?
Я кивнул, тут же сообразив, что в темноте он не увидит меня, и сказал:
– Я предпочитаю не жечь его зря, чтобы надолго хватило.
– Понятно. Я удивился, почему ты не зажег его, чтобы найти койку.
– Я прекрасно помнил, где она.
На самом же деле я не зажигал золотую свечу исключительно благодаря собственной выдержке. Меня так и подмывало зажечь ее, чтобы посмотреть, не обожжено ли у Идаса лицо и не прокушена ли рука. Но рассудок подсказывал мне, что обожженный убийца сейчас скорее всего не в состоянии совершить вторую попытку, а тот, кто был так сильно укушен, навряд ли смог бы добраться до лестницы в воздушном колодце и опередить меня настолько, чтобы я не слышал, как он поднимался.
– Ничего, если мы поболтаем? Мне очень захотелось поговорить с тобой тогда, когда мы встретились и ты рассказал о своей родине.
– Это можно, – согласился я, – если ты не прочь ответить на пару моих вопросов.
На самом деле, конечно, мне хотелось перевести дух, пользуясь случаем. Я еще вовсе не отошел от случившегося, но и возможностью разжиться какими-либо сведениями пренебрегать было нельзя.
– Не возражаю, – сказал Идас, – и с большим удовольствием отвечу на твои вопросы, если ты ответишь на мои.
Подыскивая какой-нибудь невинный вопрос для затравки, я снял ботинки и растянулся на койке, которая жалобно заскрипела.
– Ну, например, как называется язык, на котором вы общаетесь? – начал я.
– Тот, на котором мы сейчас разговариваем? Корабельный, конечно же.
– А другие языки ты знаешь, Идас?
– Нет, не знаю. Я, видишь ли, родился на борту. Это то, о чем я хотел тебя спросить: насколько отличается эта жизнь от жизни в настоящем мире? Я слышал много историй от членов экипажа, но все они – всего лишь невежественные матросы. Ты же, судя по всему, человек думающий.
– Спасибо. Родившись здесь, ты, наверно, видел много настоящих миров. Во многих ли из них говорят на корабельном языке?
– Признаться честно, я не каждый раз схожу с корабля. Моя внешность… ты, наверно, уже заметил…
– Пожалуйста, ответь на вопрос.
– Я думаю, в большинстве миров говорят на корабельном. – Мне показалось, что голос Идаса звучал немного ближе, чем раньше.
– Понятно. На Урсе на языке, который ты называешь корабельным, говорят только в Содружестве. Мы считаем его самым древним языком из всех, но до нынешнего дня я не был уверен, что это так.
Я решил завести разговор о том, что погрузило весь корабль в темноту.
– Было бы и вправду куда лучше, если бы мы могли видеть друг друга, верно?
– О, еще бы! Ты зажжешь свет?
– Да, сейчас. Как ты думаешь, скоро ли снова загорятся огни корабля?
– Их сейчас чинят в самых важных местах, – сказал Идас. – Но здесь не самое важное.
– А что случилось?
Я представил себе, как он пожимает плечами.
– Какое-то проводящее вещество попало на клеммы одного из больших отсеков, но никто не может понять, что именно. В общем, платы прогорели. И некоторые кабели тоже сгорели, а это уже никуда не годится.
– И все остальные матросы работают там?
– Почти вся моя команда.
Теперь я был уверен, что он придвинулся и стоит всего в эле от койки.
– Некоторых отослали с поручениями. Так я и ушел. Северьян, а твой мир, он красивый?
– Очень красивый, но и порядком страшный. |