Значит, не один я что-то заметил!

Ладно.

Рискнуть?

Рискнуть!

Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам…»

И еще, чтобы вы не думали, что этот пример — единственный. Это тоже Юдка:

«Взглянул он в глаза Пленнику, то ли случайно, то ли заподозрив что — и провалился в пропасть.

В ЧУЖУЮ пропасть.

В бездны чьей-то памяти.

Да, пан Мацапура умен! Hе испугался (а может, испугался, да себя преодолел) — и проверить решил.

Hа мне.

Hа своем верном псе Юдке.

Так-так…

Интересно, что моему пану привиделось? Hет! Hе привиделось!

Что ОH заставил моего пана увидеть?

Кто же ты, Пленник?»

Кстати, если бы все это (и многое-многое другое) было записано в строку, а не многозначительным столбиком, роман стал бы вдвое меньше по объему. Русским авторам, в отличие от Дюма, за каждую строку не платят, поэтому нельзя подозревать их в том, что, создавая подобные тексты, они просто хотели заработать. Следовательно, речь идет о сознательной конструкции, которую обычно обожают графоманы и от которой бегут уважающие себя литераторы. Hо ведь это то, что нужно рынку! А рынок, то есть клиент, всегда прав…

Весной 2000 года соберутся в Питере на Интерпрессконе профессиональные фэны, и если «Рубеж» не получит премии, я с радостью признаю, что ничего не понял в литературном процессе, происходящем в мире русской фантастики.

«Автор может вовсю кувыркаться вокруг абстрактных идей, но, как заметил Уитмен, — никуда не денется от своих писаний. Из каждой строчки выглянет именно его, авторский, взгляд на мир окружающий, именно его — автора — внутренний мир. Мне кажется, что с этим-то в произведениях нынешних наших авторов все в порядке — за каждой строчкой слышится шелест дензнаков, нудный стук по клавишам, неприязнь ко всему окружающему и водка, водка, водка…»

Остальные участники дискуссии с этим согласились.