Пациентка была молодая женщина (впрочем, это он сейчас о ней так думал, тогда она, тридцатилетняя, казалась ему уже порядочно пожившей дамой). Здоровая, цветущая, недавно родившая, без хронических заболеваний – просто подарок для анестезиолога.

Он провел стандартный ингаляционный наркоз, отвез пациентку в палату, расписал обезболивание и вприпрыжку помчался в реанимацию, куда как раз доставили интереснейший инфаркт. Утром он зашел посмотреть на женщину, убедился, что все в порядке и тут же о ней забыл. Стандартный случай, что его держать в голове? Гарафеева не насторожило, что на операции обнаружился неизмененный червеобразный отросток, ибо такое бывает сплошь и рядом. Ничего страшного не произойдет, если удалишь здоровый аппендикс, а вот если оставишь больной, то тут разные варианты, вплоть до летального исхода.

Скорее всего, у женщины была просто почечная колика, которая сплошь и рядом протекает, как аппендицит, а от инфузионной терапии все прошло.

Через сутки он снова пришел подежурить и обнаружил женщину в реанимации с тяжелой дыхательной недостаточностью. Решили, что у нее пневмония, которая иногда протекает, как аппендицит, настучали по голове терапевту, что пропустил, назначили антибиотики и стали ждать выздоровления. Гарафеев корил себя, что сам не послушал легкие и не настоял на том, чтобы сделать снимок. Рентгенография, впрочем, инфильтративных изменений не показала, но такое тоже бывает при некоторых формах пневмоний.

Антибиотики назначили сразу хорошие, новые и в приличной дозировке, и надеялись, что состояние пациентки быстро улучшится, но ей становилось только хуже. Появилась тахикардия, шум в сердце, и ее стали вести, как эндокардит, только без всякого эффекта.

Консилиум следовал за консилиумом, профессора поджимали губы, чтобы скрыть свою растерянность, и сходились только в одном – клиника нетипичная.

Гарафеев не отходил от больной, чувствуя себя виноватым не столько за то, что ошибся, а именно за самоуверенность, которая тогда овладела им. Сейчас он, наоборот, переживал худшую форму бессилия – бессилие от неведения. Плохо, когда погибает пациент с доказанным диагнозом и ты ничего не можешь с этим поделать. Болезнь сильнее, на этом этапе развития медицины тебе ее не победить. Плохо, горько, но в тысячу раз тяжелее, когда ты не знаешь, от чего умирает больной.

Как на олимпиаде по математике – забыл формулу и не можешь решить задачу, но там от твоей глупости страдаешь только ты сам, а тут цена – жизнь. Как говорил его наставник – врач ошибается один раз в чужой жизни.

Гарафееву все время казалось, будто они что-то упускают, не понимают, не видят, а путь к спасению есть, и он где-то рядом.

Женщина понимала, что с ней что-то не так, плакала, просила: «Спасите меня, я не хочу умирать, у меня Андрюша маленький». Ей обещали, что все будет в порядке, но вскоре начались судороги, потом кома, из которой вывести пациентку не удалось, и она через двое суток скончалась.

Вскрытие производили в присутствии всех специалистов, но патологоанатом так и не смог установить причину смерти. Послеоперационная рана заживала без особенностей, в легких воспалительных изменений тоже не нашли, клапаны сердца оказались в порядке.

В общем, аутопсия ясности не прибавила, и в конце концов сошлись на миокардите и острой сердечной недостаточности, как непосредственной причине смерти.

У пациентки был какой-то непростой муж, то ли инженер-оборонщик, то ли физик-ядерщик, в общем, человек не из последних, и некоторое время доктора опасались, что он начнет строчить жалобы, но бедняга не требовал возмездия, и все успокоились и забыли о несчастной женщине.

И Гарафеев с годами вспоминал о ней все реже, и теперь уже не с сожалением, а с признательностью, потому что благодаря ей он понял, как важно врачу много знать, что в буквальном смысле один прочитанный абзац может спасти жизнь.