— Она не спала, — прошептала Доротея. — Она сама призналась мне на следующий день. Сказала, что устала от того, что ты постоянно крутишься рядом, и решила, что лучше ускорить события.

Сайрес удивленно посмотрел на нее.

— Я думал, она меня ненавидит, — признался он.

Доротея засмеялась.

— Не без этого.

Они лежали, смотрели в потолок и прислушивались к симфонии сов на улице. Доротея снова нащупала руку Сайреса и переплела пальцы с его пальцами. Подумала о Касси, для которой время тянется, как пожизненное заключение, пока она ждет приезда мужа. Пожилая женщина задумалась о том, насколько бы отличалась жизнь бледнолицей девушки, если бы она родилась лет сто назад, как бабушка Доротеи, и если бы этот Алекс соблазнил ее под одеялом из шкуры буйвола, — никто бы и помыслить не мог о насилии, потому что это противоречило отношениям в племени.

Сайрес сжал руку жены, как будто прочел ее мысли.

— Тогда все было намного проще, — сказал он.

Доротея повернулась к мужу и уткнулась ему в плечо, чтобы он не видел, что она едва не расплакалась.

— Верно, — прошептала она.

Доротея не сказала, почему осталась дома, а не пошла на следующий день на работу в кафетерий. Но Касси и так все поняла по тому, как пожилая женщина сидела в кресле-качалке рядом с ней на пороге и ждала — это была молчаливая поддержка.

Она поняла, что время пришло, когда сразу после обеда Доротея ласково прошептала: «Koképe šni yo» — «Не бойся». Она стояла рядом с креслом Касси, и ветер трепал ее юбку, но когда у дома Быстрых Коней остановился черный «Форд Бронко», Доротея зашла в дом.

Касси знала, что никто не выйдет и не станет вмешиваться в их с Алексом разговор. Ни Сайрес, ни Доротея, которые считают, что это касается только ее, ни Уилл, который сидит с Коннором. Но сейчас Касси именно этого и хотела. У нее вспотели ладони, и она вытерла их о свою сорочку, когда встала и шагнула к перилам крыльца, пытаясь обуздать гнев.

Алекс заглушил мотор «форда» и стянул солнцезащитные очки. Это была Касси! На самом деле Касси! После нескольких месяцев страданий он стоял в трех метрах от нее.

Он вышел из машины и уставился на жену. Она казалась меньше ростом, чем он помнил. Воображение режиссера стало рисовать ему картины в удвоенной скоростью: он представлял, как ветер сдувает с ее лица волосы, ее губы расплываются в радостной улыбке, а ноги взлетают над грубыми дощатыми ступенями. Он рисовал в своем воображении, как ее нежная кожа прижимается к изгибам его тела; представлял, как он несет ее в эту хижину, кому бы она ни принадлежала, укладывает на белейшую из простыней и входит в нее.

— Алекс… — выдохнула Касси.

Поскольку Джозеф Стоящий на Солнце предупредил ее о приезде мужа, она всю ночь думала о том, как станет его отчитывать. «Ты обманул меня! — скажет она. — Ты же слово дал!» Но это было так давно… Касси поймала себя на том, что смотрит на Алекса так, как смотрела, когда впервые увидела отснятый за день материал, — охваченная благоговением, потрясенная его красотой, ростом и сложением.

Он остановился у крыльца, на котором она стояла, словно исполнял роль Ромео, подыгрывая ей, Джульетте. Потом протянул руку, глядя на нее так, словно никогда ничего подобного не видел, и кончиками пальцев коснулся ее пальцев.

Физический контакт, кинозвезда, сошедшая с экрана… По лицу Касси струились слезы. Она вспомнила, как Алекс в смокинге наливает ей вино на съемочной площадке в Танзании. Представила, как он, нацепив на голову наволочку и стоя на кофейном столике, изображает леди Макбет…

Она считала Коннора живым доказательством того, что сладкая боль экстаза может создать нечто совершенное.