— Какого года?

— Начало безумия характеризуется именно потерей памяти, — пробормотал он. — Это, видимо, надолго.

— Какого года? — настаивал я.

— Года…

Но в тот самый момент, когда доктор собирался ответить, ему помешали какие-то громкие крики.

Я обернулся. К нам приближался странный на вид человек лет шестидесяти, окруженный толпой зевак. Он выглядел растерянным и, казалось, с трудом удерживался на ногах. Можно было бы сказать, что от него осталась только половина.

— Кто это? — спросил я у доктора.

Тот взял меня за руку:

— Надо бы его отвлечь, иначе его мономания прогрессирует так быстро, что…

— Я вас спросил, кто этот человек и почему толпа осыпает его насмешками?

— Этот человек! — ответил доктор. — Как, вы спрашиваете меня, кто он такой? Но это же единственный и последний холостяк, оставшийся во всем департаменте Соммы!

— Последний?

— Вне всякого сомнения! Слышите, как над ним издеваются?

— Стало быть, теперь запрещается быть холостяком! — воскликнул я.

— Почти что… После введения налога на холостяков. Это прогрессивный налог. Чем человек старше, тем больше он платит, а поскольку, с другой стороны, он имеет все меньше возможностей для заключения брачного союза, то в короткий срок доходит до полного разорения. Несчастный, которого вы видите, просадил на этом налоге целое состояние!

— А у него что же, такое непобедимое отвращение к прекрасному полу?

— Нет, это у прекрасного пола к нему непобедимое отвращение. Он триста двадцать шесть раз терпел неудачу при попытке вступить в брак.

— Но, в конце-то концов, остались же хоть какие-нибудь незамужние девушки?

— О, очень мало! Очень мало! Как только они достигают брачного возраста, так сразу же выходят замуж.

— А вдовы?

— Ах, вдовы! Им не дают времени перезреть. Едва лишь пройдет десять месяцев, как пожалуйте в мэрию. На данный момент, полагаю, во всей Франции найдется не более двадцати пяти незанятых вдов.

— Ну а вдовцы?

— О, они-то свой срок отбыли! Их освобождают от этой обязательной службы, и им нечего бояться налоговых агентов.

— Теперь-то я понимаю, почему на бульварах полным-полно старых и молодых пар, соединенных брачным покровом.

— Который на самом-то деле является лишь флагом реванша, дорогой мой пациент! — ответил доктор.

Я не смог удержаться от смеха.

— Пойдемте, пойдемте, — проговорил он, сжимая мою руку.

— Минуточку!.. Так мы и правда в Амьене, доктор?

— Опять он за свое! — недовольно пробурчал он.

Я повторил свой вопрос.

— Да-да, в Амьене.

— А год у нас какой?

— Я же вам сказал…

Но слова его заглушил тройной свист, за которым последовало гудение рожка. Громадный экипаж приближался к нам по улице Бове.

— Посторонитесь, посторонитесь! — крикнул доктор и толкнул меня в бок.

Мне показалось, что он сквозь зубы добавил:

— Не хватало еще, чтобы он сломал себе ногу! Пришлось бы оплачивать лечение из своего кармана!

Подъезжающий экипаж оказался трамваем. Я еще не упомянул о том, что на всех улицах города были уложены рельсы, и, надо признаться, эту новинку я нашел вполне естественной, хотя еще накануне и речи не было о трамваях или омнибусах.

Доктор сделал водителю огромного экипажа знак, и мы заняли места на платформе, уже заполненной пассажирами.