Ведь ему ничего не стоило и со мной так же расправиться, как с Павлом. Сегодня и мне бы крышка, если бы не вы, пан майор… А к убийству Павла я не имею никакого отношения. Я и не знал, что он собирался его прикончить. Думал, только предупредит, чтобы поосторожнее был, и поможет скрыться.
Ришард Вольский избрал другую тактику. Он решил все начисто отрицать. Никакого участия в захвате вишневого «фиата» он не принимал, Павла Выгановского он не убивал, как не пытался убить и Казимежа Фельчака. Он просто-напросто завязывал шнурок на ботинке, а разводной ключ, который он имел обыкновение всегда носить с собой, так как он ему нужен и дома, и на работе, просто сам вывалился из кармана. Он его поднял с земли и выпрямился. Вот и все. А тут неизвестно почему на него навалились милиционеры…
Но одного Вольский не сумел объяснить: каким образом на гаечном ключе, который он без оговорок признал своим, оказались следы крови и человеческий волос, принадлежавшие, как установила экспертиза, убитому Выгановскому?
Избранная Вольским линия поведения не могла помешать следствию. Оно уже располагало достаточным количеством бесспорных доказательств его вины. В их свете участие Ришарда Вольского в трех преступлениях: хищении государственного имущества, убийстве Выгановского и попытке убийства Фельчака — не вызывало сомнений.
Опытный юрист прокурор Бочковский хорошо понимал, почему преступник избрал именно такую линию поведения. Вольский отдавал себе отчет в том, что при рассмотрении дела судом первой инстанции он может быть на основании имеющихся против него улик приговорен к смертной казни. Поскольку в польской юриспруденции Верховный суд, как правило, отклонял смертные приговоры в тех случаях, когда обвиняемый не признавал себя виновным, Вольский всеми силами пытался свести дело именно к такому процессу, чтобы спасти свою жизнь. Однако в данном случае прокурор располагал не уликами, а бесспорными, неопровержимыми доказательствами, так что признание обвиняемого не играло никакой роли. Правда, в цепи доказательств не хватало одного, и весьма существенного, факта.
Качановскому до сих пор не удалось найти деньги — долю Вольского. Тщательные поиски их в квартире Вольского и на месте его работы ничего не дали. Не нашли их и у его знакомых девиц и дружков. Сам он упорно повторял, что ни о каких деньгах ничего не знает и вообще он — невинная жертва милицейских интриг.
И опять майору Качановскому с его людьми пришлось взяться за кропотливую и трудоемкую работу по выявлению контактов преступника. Допрошены были многие десятки людей, постепенно обрисовывался образ жизни Вольского, его знакомства. Среди множества показаний одно особенно заинтересовало майора. Дело в том, что несколько знакомых упомянули о частых посещениях Вольским кладбища на Бродне.
На всех польских кладбищах, и на этом тоже, с утра до вечера крутятся женщины, которые за определенную плату ухаживают за могилами: сажают цветы, поливают их, поддерживают чистоту. Одна из таких женщин на Бродненском кладбище сразу же узнала Вольского по фотографии. По ее словам, она часто видела его на кладбище и всегда в самой старой его части.
Фотографию показали той, в чьем ведении находилась эта старая часть. Женщина тоже узнала Вольского. Сюда он приходил к склепу, принадлежавшему семейству Марчиняков. Так как все члены этой семьи умерли еще до войны, за склепом никто не присматривал вот уже лет тридцать, и он пришел в совершенное запустение: крест покосился, надписи совершенно невозможно было разобрать, плита, прикрывающая вход в склеп, была сорвана и валялась поблизости. Так обстояло дело до недавних пор. Но вот этот молодой человек с фотографии заботливо занялся приведением склепа в порядок. Он восстановил надписи на плите, очистил ее и повесил на прежнее место. Теперь она надежно прикрывала вход в склеп, к ней был приделан прочный засов с цепью, запирающейся на огромный замок. |