Погиб человек — и ты уже готов. Казнишь себя и других, клянешься, что никогда не станешь заниматься экспериментом. Исследователь божьей милостью…
— Она говорила: сын не кролик, — Шаповал не думал идти в рубку, и Годдард остановился. Пусть выговорится.
— И знаете, я убедил ее… Вы помните Игоря? Внешность… не очень. Никакого успеха у женщин. Мать мечтает: сын женится, пойдут внуки… Я ей сказал, что УГС изменит внешность, и станет Игорь Аполлоном. Так и сказал. Куда Аполлону с его стабильными генами! В общем, так оно и есть, но… Это был нечестный ход, Годдард. Я затащил его и дал нестандартную УГС, и послал одного, и…
— Идите, — буркнул Годдард.
Он шагал следом за Шаповалом и пытался вспомнить. Что-то ускользнуло, то же, что и раньше, когда испытатели только вышли на трассу. Он читал когда-то. Люди идут, они не знают, что ждет впереди, но идти нужно, и они идут. А потом?
Они ввалились в рубку, и Шаповал стоя начал читать бортжурнал.
Если бы Мухин дошел, подумал Годдард, Шаповал бегал бы сейчас по коридорам, кричал «ура», давил всех своей эрудицией, и это было бы очень плохо. Ему полностью доверили бы спасательную к Урану, и кто знает, скольких людей он погубил бы тогда. Пусть сидит на Земле и изучает ругеров — плоских тварей, вытащивших Маневича из трещины.
Шаповал уронил бортжурнал.
— Почему вы такой добрый, Годдард? — сказал он угрюмо.
— Журнал содержит объективную информацию, — объяснил Годдард. — То, что я думаю о вашей выдержке, к делу не относится.
Он решил высказаться до конца.
— Надеюсь, что спасательная пройдет без вашего участия.
— Спасательная? — Шаповал отлично понял, но изображал недоумение.
А ведь чего доброго, мы поменяемся ролями, подумал Годдард. Александр начнет требовать запрещения работ. С него станется.
— Разрешите, — сказал Годдард. Поднял журнал и вписал на страницу «Выводы»:
«Первое. Считать доказанной возможность существования человеческого организма в состоянии направленного биотокового мутагенеза при условиях экваториального пояса планеты Венера. Ввиду чрезвычайности обстоятельств считаю возможным разрешить участие вариаторов в поисках планетолета „Стремительный“.
Второе. В дальнейших экспериментах считаю необходимым усилить группу сейсмического прогнозирования. Цель — предупреждение о возможных подвижках.
Третье. Усилить группу испытателей специалистами по планетографии. Цель…»
Годдард обернулся — Шаповала в рубке не было. Он подписался, вызвал по селектору обоих пилотов, запросил у «Тиниуса» скорректированные курсовые, связался с медотсеком: «Как у вас?» Ответил Маневич:
— Думаем… У Эрно разыгралась фантазия. Говорит, что мы и сами доберемся до Урана. Только скорость мала — на «Стремительном» заждутся. Но открытый космос — разве это проблема?
— Без самодеятельности, — устало сказал Годдард. — На Уране обойдутся без вас. Ваша работа — на Венере.
Он услышал шумный вздох и отключил селектор. Он вспомнил. «Ночной полет» — так называлась эта повесть. И люди там не шли, а летели на старинных скрипящих и чавкающих бензином аэропланах, летели в ночь, в грозу, и зарницы плясали на крыльях машин. А дома их ждали жены. И на земле кто-то решал: запретить или нет?
Годдарду показалось, что он только сейчас пришел в себя, будто все эти дни прошли в тщетных попытках вспомнить, и больше не было ничего: ни бесцветного месива туч, ни яростной болтанки в тропосфере, ни коротких минут прямой связи, ни грохота вулканов на месте гибели Мухина. |