Голова лежала на дымящемся камне. Ни костей, ни вен, ни крови не было видно. Не было даже открытой раны. Была лишь ровная ярко-зеленая желеобразная субстанция, похожая на жидкую мякоть растения, заключенную в оболочку из кожи.

При этом лицо жило своей жизнью – глаза мигали, брови поднимались, губы шевелились. Острый звук стал громче, в нем уже можно было вычленить отдельные слова. Изабелла заговорила – она начала проклинать их, изрыгая поток грязных обещаний и инвектив, от которых у Майлса поползли мурашки по коже.

Он шагнул вперед. Внезапно он понял, что надо делать. Подавляя отвращение, он нагнулся, взял голову за волосы цвета зеленых водорослей и поднял, держа на расстоянии вытянутой руки.

– Твои дети родятся уродами, – изрыгала Изабелла, при этом голос был не женским, не мужским, даже не человеческим. – Они будут сожжены и расчленены племенами неверных, их внутренности развеют по всем ветрам...

– Откройте кувшин, – сказал Майлс. – Крышку!

Хал поспешил выполнить просьбу.

Майлс поднес голову к кувшину и опустил ее внутрь. Хал быстро накрыл ее крышкой. Майлс достал из кармана брюк ржавую ложку, а из кармана рубашки – пучок листьев мяты. Глубоко вздохнув и собравшись с силами, он сдвинул крышку и с помощью ложки рассыпал листья на запрокинутое лицо Изабеллы.

Голова испустила яростный вопль агонии, и черты лица начали таять, разлагаться на составные элементы, словно они изначально были самостоятельными объектами и составляли целое с помощью некоего клея. То, что осталось, напоминало не более чем нарезанные фрукты – вишни, груши, персики.

Майлс почувствовал опустошенность. Он не мог знать, что за колдовство он сейчас сотворил, откуда это взялось или как это сработало. Он знал лишь одно – то, что он делал, увенчалось успехом. Изабеллы больше не существовало.

Оставалось надеяться, что она была последней в своем роде.

Вся эта одиссея оказалась серией смутных импульсов и не до конца понятных событий, явлений, которые не имели логического объяснения, но объединялись на подсознательном уровне и тем самым имели значение. Он вспомнил Мэй.

Иногда просто нет объяснений.

Он смотрел в темное небо, глубоко дыша. По телу пробегала непроизвольная дрожь. Он осознал, что стал другим. Этот опыт самым глубоким и фундаментальным образом изменил его. Изменилось само отношение к миру. Он больше не был пленником логики, человеком, чей рассудок всегда превалирует над чувствами. Он стал более похожим на отца, и остро пожалел, что рядом нет Боба, которому можно было бы сказать, что он счастлив быть таким, как он, что он гордится этим.

– И что дальше? – с некоторым испугом в голосе проговорил Хал. – Тоже выбросим в яму?

– Нет, – ответил Майлс, – пусть остается здесь.

– А что, если...

– Ничего не случится.

– Откуда ты знаешь? – спросила Клер.

Он посмотрел ей в глаза и взял за руки.

Он не знал.

Он просто чувствовал.

И этого было достаточно.

Наконец наступил вечер, и странные грозовые облака если не исчезли, то по крайней мере превратились в нечто напоминающее обычное погодное явление.

Базовым лагерем спасательной экспедиции стал офис шерифа Рио-Верде. Росситер, все еще живой, но в прежнем состоянии, был доставлен в больницу Феникса. Всех остальных поодиночке подробнейшим образом расспрашивали о том, что произошло, в местном карцере. Майлс испытывал искушение солгать и сказать, что ничего не знает, но поскольку они не договорились заранее о согласованной линии поведения, понял, что не имеет смысла противоречить тому, что могут сообщить Хал, Клер и Дженет.