В конце концов, отчаявшись найти выход из своего бедственного положения, Тин-Фу решил обратиться к учителю, который остался далеко отсюда, на склоне безымянной горы. Отыскав место на углу двух забитых людьми улочек, Тин-Фу вбил в землю свой дорожный посох, а поверх него надел свою же дорожную шапку – и так получилось у него некое подобие тощего человека с немного искривленной спиной. Этот «человек» из посоха совершенно напоминал учителя. Тин-Фу склонился перед ним в почтительном поклоне и вопросил:

– О, многомудрый наставник, вот я и очутился в городе Небесных Владык! Но нет здесь для меня даже малого клочка земли, куда я мог бы примостить свою тощую задницу!

Затем он выпрямился и сделал вид, будто слушает. Несколько нищих, сидящих поблизости на земле, зашевелились, но вставать не спешили. Остановилось несколько прохожих. У одного из корзины высовывался еще живой угорь. Он разевал рог и пучил глаза, как будто его в высшей степени изумляло увиденное.

Тин-Фу зашел за палку и, выглядывая оттуда, скрипучим стариковским голосом ответил сам себе:

– О заднице ты печешься, неразумный! Подумал бы лучше о том, куда пристроить свою голову! А если голова будет пристроена, то и для задницы место найдется, – уж голова-то надумает, куда ее примостить!

Низко поклонившись палке с надетой на нее шапкой, Тин-Фу снова превратился в ученика.

– О, многомудрый наставник! Я положу твою речь прямо в мое сердце! Но скажи, куда мне деть мою голову, если она здесь нужна не больше, чем иные части моего тела?

И снова отвечал за наставника:

– Употреби ее для размышлений!

Несколько женщин хихикали, прикрывая лицо пестро расшитыми рукавами. А Тин-Фу разошелся. Он то кланялся посоху, то сурово отчитывал сам себя за глупость, а затем принимался униженно благодарить «учителя» за урок.

Вдруг общий смех замолк. Толпу зевак растолкали слуги, и в переулок медленно, важно вполз паланкин, лежащий на спинах дюжих носильщиков-северян.

Из паланкина показалось круглое красное лицо. Черные глаза сердито щурились. Он высунул руку и вяло шевельнул толстым указательным пальцем. В то же мгновение к Тин-Фу подбежал верткий человечек – до этого он вился возле дверцы паланкина, готовый выполнить любое поручение находящегося внутри господина.

– Мой повелитель желает знать, что здесь происходит? – вопросил он у Тин-Фу строго.

Тот вежливо поклонился сперва в сторону паланкина, а затем и верткому человечку.

– Я всего лишь беседую с моим наставником! – ответил он, и ни один мускул на его лице не дрогнул, предательски намекая на возможность улыбки.

Верткий человечек сердито огляделся по сторонам.

– Но я не вижу здесь никакого наставника! – воскликнул он наконец. – Это всего лишь дорожный посох, сбитый и кривой!

– Но поверх него надета шапка, – возразил Тин-Фу, – а эта шапка принадлежала великому мудрецу! Разве не сказано: «Надлежит воздавать почести сану и титулу, невзирая на внешность носящего сан и титул»?

Сбитый с толку, доверенный слуга важного господина обернулся к паланкину. Он явно не знал, что ему надлежит делать. Не то проучить наглеца, не то посмеяться над ним и дать ему пару монет.

Но важный господин в паланкине решил по-своему.

– Ты остроумный малый, – вымолвил он. – Чтобы найти ответ, тебе не приходится лазить к себе за пазуху.

– Это так, – с низким поклоном отозвался Тин-Фу, – я предпочитаю извлекать слова из-за чужих пазух, поэтому-то меня и называют вором и бьют палками везде, где только ловят на воровстве.

Господин засмеялся.

– Я хочу видеть тебя в своем дворце, – сказал он.