– Еще бабуля покупала, во время застоя. Тканей был дефицит, хватали, что надо и что не надо. Пусть, мол, лежит, авось пригодится. Долежался отрезик. Я все хотела в дело пустить, да мало его тут, и цвет мне не идет... Будет, Нинулька, тебе платье!

– А ты сможешь сшить?

– Я должна сшить, – сказала Лиля, и прозвучала в ее голосе скромная гордость знатока своего дела.

И сшила – за ночь всего. Не так уж мудрено оказалось сочинить выкройку, самое точное лекало было у портнишечки Лили в голове. Только над хитрыми подборами на юбке пришлось подумать. Полночи тарахтела машинка, Лиля ругалась сквозь зубы, укрощая непослушный, свистящий шелк, а Нина сидела с ногами на диванчике, и за окнами лил дождь. На рассвете Нинуля получила желанную обновку, и уж как скакала, как благодарила небалованная девчонка свою подругу! Лиля и от денег-то отказалась, хотя была вовсе небогата и растила одна больного сына...

– Ткань мне не стоила ничего, что там бабушка за него отдала двадцать лет назад? Копейки. За работу не возьму, не хочу. Посидишь когда с Егором, и спасибо.

– Лилечка, тебе спасибо! Большое-пребольшое!

Нина угрызениями совести не мучилась, это было не в ее натуре. Купила фруктов Егорке, дорогие шампунь и бальзам для волос – Лиле, а себе шляпку к платью. Испанская соломка, узенькие поля... Из остатков ткани, что пошла на платье, смастерила ей Лиля украшение на шляпу: ленту и розу. Сиреневая марсианская роза... Роза шла шляпе, шляпа шла Нинуле, шла платью, шла грядущей счастливой жизни, в которой будут поездки на дачу, смех, ветер в волосах, пикники, сиесты в гамаке, любящий муж, умные дети, воспитанная собака... Перевязанный розовой ленточкой подарочный набор из дорогущего косметического бутика, он называется «Социальный оптимизм», или «Светлое будущее», а ценника рядом нет, и глупо спрашивать о стоимости у продавщицы, потому что у тебя все равно нет того, чем можно за него заплатить.

Выступление закончилось без пятнадцати восемь. Нина сбежала с эстрады, подворачивая каблуки золоченых туфелек, не слыша провожавших ее аплодисментов, не успев удивиться их щедрости... Она пела лучше, чем обычно, она пела как никогда в этот вечер. Голос маленькой Нины свободно гулял по всей октаве, и в нем словно звучала сама идея джаза, его тайная суть – печальная и прекрасная музыка рабов, она всегда тоскует о свободе и признается с грустной иронией, что не умеет ею распорядиться.

Но Нина-то умеет! Неудобно скрючившись в тесном нутре «Газели», в которой джаз-банд привезли на выступление, задыхаясь от спешки, она сорвала пропахшую потом и духами золотую хламиду и обрушила на себя прохладный водопад сиреневого шелка. Смыла лосьоном въедливый макияж, от которого лицо казалось чужим и старым, пригладила щеткой волосы, переобулась, выбежала в золотистый щебет парка. Вернулась за шляпкой. Выбежала. Вернулась за сумкой.