– Не надо, – сказала она.

Он зарылся лицом между ее грудями.

– Люси, ну пожалуйста!

– Нет.

Он очень серьезно посмотрел на нее.

– Для меня это может стать последней возможностью.

Она откатилась в сторону и поднялась. А потом из-за того, что надвигалась война, из-за умоляющего взгляда его раскрасневшегося юного лица, из-за желания, которое уже зажглось в ней самой и не хотело гаснуть, она одним движением скинула с себя купальник и стянула резиновую шапочку, позволив волне темных, с рыжим отливом, волос расплескаться по своим плечам. Встав перед ним на колени, она взяла его лицо в ладони и сама прижала его губы к груди.

Так она лишилась невинности: безболезненно, радостно, только, быть может, чуточку раньше, чем полагалось бы.

Она начала облачаться в свой бальный наряд. Тогда, на острове, она, пожалуй, несколько удивила его. Сначала – когда ей захотелось, чтобы он целовал ее груди, а потом еще раз – когда она пальчиками помогла ему войти в нее. Такого явно не происходило в романах, которые он читал. Она же, подобно большинству своих подруг, черпала информацию о сексе из книг Д.Г. Лоуренса. Ей нравилась хореография его любовных сцен, но она не принимала их «звукового сопровождения». То, как люди у него доставляли наслаждение друг другу, выглядело красиво, но она ни на секунду не поверила, будто сексуальное пробуждение женщины сопровождается чем-то вроде трубных звуков, раскатов грома и звона цимбал.

Дэвид в этом смысле был менее искушенным, чем она, но оказался нежен и получал удовольствие, только если его получала она, а это, по ее мнению, было очень важно.

С той самой первой близости это случилось у них всего лишь еще один раз. Ровно за неделю до свадьбы они занялись любовью опять, что и послужило причиной их первой размолвки.

На этот раз все произошло в доме ее родителей утром, после того как все разъехались. Он пришел к ней в спальню в халате и забрался в постель. Было очень хорошо, и она почти изменила свое мнение относительно труб и цимбал Лоуренса, но Дэвид сразу же собрался уходить.

– Останься, – попросила она.

– Но сюда могут войти.

– Мы мало чем рискуем. Вернись в постель. – Она разомлела в тепле и неге, ей хотелось полежать с ним рядом.

– Мне это действует на нервы, – сказал он, подпоясывая халат.

– Еще пять минут назад ты не нервничал. – Она протянула к нему руку. – Приляг ко мне. Я хочу изучить твое тело.

Ее прямота откровенно смутила его, и он отвернулся.

Она откинула одеяло, обнажив свои чудные груди.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то дешевкой! – Сидя на краю кровати, она разразилась слезами.

Дэвид обнял ее и взмолился:

– Прости меня. Прости, прости. Ты у меня тоже первая, и потому я не всегда знаю, чего ожидать, веду себя неловко… Ведь этому же никто не научит, верно?

Она хлюпнула носом и кивнула, соглашаясь с ним. До нее не сразу дошло, что на самом деле он нервничал, поскольку знал – через восемь дней ему придется подняться в воздух в хрупком самолетике и сражаться за свою жизнь в облаках. Поэтому она сразу простила его, а он осушил ее слезы, и они вернулись в постель, и он был с нею особенно нежен…

Она почти собралась. Встала и изучила свое отражение в большом зеркале. В ее вечернем наряде присутствовал слегка милитаристский дух – прямые плечи с погончиками, – но равновесие сохранялось благодаря очень женственной блузке.