– С эргономикой понаслышке знаком, о сенсорном голоде знаю, – медленно ответил Игорь Саввович. – Что вы этим хотите сказать, Гасан Гасанович?

Баяндуров придвинул к себе подставку с шариковой ручкой, задумчиво погладил рукой теплую от солнца пластмассу. Какие огромные пальцы, какие хорошие, добрые пальцы!

– Я погожу с диагнозом, Игорь Саввович! – строго и медленно произнес он. – Наверное, я поговорю с вашей женой, думаю, что будет полезно повидаться с моим старым другом Сергеем Сергеевичем Валентиновым – вашим прямым руководителем… Если не возражаете, я возьму вас под наблюдение. Кстати, об этом просила Елена Платоновна.

Ах вот как! Мать и здесь оставалась матерью, женщиной, которая никогда не ошибается и всегда знает, что делает. Вот почему женщина-психиатр не хотела ничего говорить, а тянула время, то есть ждала профессора, вот почему Баяндуров не торопился.

– Вы согласны походить ко мне? – спросил профессор и, заметив кивок Игоря Саввовича, повернулся к лечащему врачу: – Валентина Лаврентьевна, напишите рецепты… Утром тафранил в предельной дозировке, вечером триптизол – сразу десять миллиграммов. Колоть пациента не будем… Ну, Игорь Саввович, слушайте, как станем лечиться… Через тридцать дней вы спляшете в этом кабинете «Калинку-малинку»!

Игорь Саввович в задумчивости вышел из больницы, но в воротах сам собой остановился, хотя намеревался поймать первое попавшееся такси. Он изумленно принялся решать, какого черта не мог перешагнуть черту больничных ворот. Секунд через двадцать, так и не поняв, что его остановило, Игорь Саввович медленно и негромко проговорил вслух:

– А ведь со мной что-то должно случиться! Плохое, такое плохое, что даже трудно представить, как мне будет худо.

Он замолк, замер, дышал сквозь стиснутые зубы. Последняя мысль была такая; «Несчастье ходит рядом со мной, и это уже истинное несчастье!» Он шумно выдохнул воздух, вздернул голову, приподнял насмешливо уголки губ, заставил себя подумать: «Мистика! Чертовщина!» – но это не помогло.

Отец

На шестидесятом году жизни главный инженер треста Ромсксплав Сергей Сергеевич Валентинов, дважды раненный и контуженный на фронте, с детства страдающий пороком сердца, переживал вторую молодость, отпущенную ему судьбой неожиданно, за здорово живешь, – ценный подарок, как думал сам Сергей Сергеевич, если в голову приходила несерьезная мысль, что подарок ему положен: жизнь была справедливо и несправедливо тяжела: весела и легка только в считанные минуты, а за страдания, как верили издревле, полагается рай – земной или небесный, какая разница!

Сергей Сергеевич чувствовал себя таким молодым, каким, помнится, не ощущал себя и в сорок. Просыпаясь в шесть часов утра, с первой секунды испытывал радость, потребность петь, гимназисткой кружился по большой барской спальне. Напевал он всегда одно и то же, то есть «На сопках Маньчжурии», и в ответ на фальшивое пение из соседней комнаты доносился стук каблуков – это мать Валентинова, никогда не носившая в доме теплой и мягкой обуви, торопилась в кухню в твердых парусиновых туфлях.

Валентинов не уставал. После напряженного десятичасового рабочего дня совершал прогулку вокруг Воскресенской горы и опять возвращался в трест, где – веселый, деятельный и сладостно одинокий – работал за столом часов до одиннадцати. Все у него получалось и ладилось, фразы из-под пера выходили чистыми и звучными, чертежи казались выпуклыми, формулы и цифры легко сходились. По его уверенным, точным расчетам, в середине августа, самое позднее в начале сентября, по реке Коло-Юл должен пройти первый большегрузный плот. Это было революционным событием не для треста Ромсксплав – для огромной части великой реки Оби.