– Я встречался с вашей матерью, – четко и громко сказал Валентинов. – Ваша мать – женщина, которая любит только вас – единственного сына…

Быть рабом женщины, выполнять безоглядно и слепо любое ее желание или каприз – это сладко, это счастливая эгоистическая возможность казаться самому себе всемогущим. Однако, как и всякое рабство, слепая любовь выхолащивает душу и убивает сразу двоих – подчиняющего и подчиненного, по принципу цепной реакций распространяется повсюду и собирает везде жертвы. «Боже праведный, – однажды воскликнула мать главного инженера Надежда Георгиевна, – нужно ли было прожить восемьдесят лет, чтобы узнать, что ванильный торт тем лучше, чем больше в нем сахара и ванили!»

Валентинов всю жизнь бездумно и жертвенно любил женщину, которая с безмятежной простотой расчетливо предавала всякого, кто мешал ей брать, иметь и пользоваться. Только трусость мешала Валентинову понять лежащее на поверхности. Зачем Елене Платоновне нужен был Валентинов с его Тагарской сплавной конторой, когда рядом тоже жаждущий сладкого рабства Савва Игоревич Гольцов – проректор медицинского института, обещающий через два-три года стать ректором? Игорь, всю жизнь пытающийся быть самостоятельным, узнает, кто такой Валентинов, а Валентинов – тоже с условием хранить тайну – получает информацию об Игоре, и оба преданы, да еще, как оказалось, преданы бессмысленно: обожаемый сын загнан в ловушку, израненный и опустошенный.

– Вы не знали, что я знаю? – вполголоса спросил Игорь Саввович. – Вы, как и я, думали, что я не знаю? – добавил он, путаясь в словах. – С вас тоже взяли клятву?

Валентинов по-прежнему казался каменным. Чужое, злое, беспощадное выражение лица как бы утвердилось навсегда, затвердело, а глаза оставались пустыми.

«Что я делаю?» – вдруг спросил себя Игорь Саввович.

Главный инженер снова был таким, каким был в Кустовском затоне. Он, казалось, видел тронувшуюся в путь ледяную реку с голубыми бликами торосов, слышал голубой свист потеплевшего ветра, хруст погибающих катеров, похожий на хруст костей; катера, вздыбившись, раскалывались, бесшумно уходили под лед, оставив на поверхности темные масляные пятна. Главный инженер стоял без шапки, волосы были заиндевевшими.

Старый и одинокий человек, заменивший работой все земные радости, Валентинов помолодел, повеселел, по-молодому ожил, когда в тресте появился начальник отдела новой техники Гольцов. Ежедневно с точностью радиомаяка главный инженер появлялся в веселой комнате отдела новой техники, не присаживаясь («занят, товарищи, предельно занят!»), болтал о разных разностях с молодыми инженерами. Минуты счастья, отдыха, молодости, возвращенной сыном, конечно, не знающим, что в дверях стоит родной отец.

За тридцать лет ни одной женщины, за последние десять лет всего три отпуска, за тридцать лет пять – в командировках. Работа, работа, только работа!

– Да! – гулко, точно в пустую кастрюлю, сказал Валентинов. – Я тоже дал слово.

Главный инженер подумал, что родил честного, доброго, умного сына. Бесспорно, что все эти годы Игорь был уверен, что Валентинов ничего не знает об отцовстве, предположить не мог, что Валентинов выполняет волю матери «взять под крылышко сына», и поэтому делает карьеру – головокружительную притом – инженеру Гольцову. Все эти длинные и одновременно короткие почти шесть лет были, по существу, игрой с живым, попавшим в ловушку родным человеком. Как сказал недавно сын? «Отсутствие стрессов – это самый страшный антистресс!» Сын – игрушка, сын – подопытный кролик, сын – утеха эгоиста-отца, желающего лишь одного: быть рядом с потерянным и чудесно найденным сыном, ребенком.

– Когда вы узнали, что я ваш сын? – умоляюще и жалобно спросил Игорь Саввович.