Изменить размер шрифта - +
Скрывая улыбку, Игорь Саввович – он это умел делать ловко – посчитал собственный пульс: не более семидесяти, почти наполеоновский, – прислушался к самому себе – боли исчезли совсем, только легкая тревога, скорее всего грусть туманила голову.

– Кажется, да! – осторожно ответил он. – Похоже, что мне лучше…

Наконец Светлана подняла и повернула голову, слепыми движениями нащупала замок сумочки, вынула пачку сигарет. Игорь Саввович затаил дыхание. У Светланы были такие же пустые глаза, как у Валентинова перед уходом сына. Несчастная, запутавшаяся, ничего не понимающая, она неожиданно была хороша; такой красивой он знал Светлану в первые месяцы их знакомства и подумал, что пронзительная красота Светланы – отпущенное женщине природой защитное средство. Жизнь рушилась, все летело кувырком, и вот женские силы сопротивления выставили главную боевую единицу – красоту.

– Я знаю, что с тобой происходит, – сказала Светлана, раскуривая сигарету. – Ты вышел из спячки, ты проснулся… Сейчас ты живешь полной жизнью – нападаешь, защищаешься, думаешь, хитришь… Это похоже на автомобиль. Он очень быстро ржавеет, если стоит на месте. Поэтому надо ездить.

Игорь Саввович не знал, что ответить Светлане: она вслух сказала то, что он из суеверного «не сглазить» скрывал даже от самого себя. Поэтому он только признательно улыбнулся жене и сразу после этого стал думать о подлежащих немедленному исполнению действиях… Заявление об уходе лежит на столе у Николаева, с Валентиновым разговоры окончены, а чтобы собраться и навсегда к чертовой матери покинуть этот кабинет, не нужно даже портфеля, что же касается «долгов» в тресте и вообще в городе – на гривенник пучок, как говорит некий Фалалеев. Закончить дела со следователем Селезневым, встретиться с полковником Сиротиным, пожалуй, позвонить Прончатову, подумать о матери, которая считала сказки братьев Гримм лучшим отдыхом после операционной или серьезного напряжения.

– Игорь, скажи… Я теряю тебя? Тебя больше нет?

Он прикусил губу. Может быть, ему надо было даввым-давно подойти к жене, поднять ее с подоконника, ласково погладить по голове, поцеловать, такую маленькую и несчастную. Он большой, широкий, с фигурой культуриста. Почему ничего этого не сделал? Не было потребности? Или, как всегда, наедине с женой забывал о ее присутствии? А если проще: «Я ее не люблю»?

– Бог знает что ты говоришь, Светлана! – тихо сказал Игорь Саввович. – Бог знает что ты говоришь… Вот что, пошли-ка домой!

Выйдя из машины, они молча поднялись на третий этаж. Светлана открыла двери, не поглядев на Игоря Саввовича, вошла первой и остановилась в прихожей.

Игорь Саввович, старательно и долго закрывающий за собой дверные замки, так и не дождался, когда Светлана пройдет или в спальню, или в гостиную. Поэтому ему пришлось произнести первые пришедшие на ум слова.

– Ну и жарища же на улице! – деловито сказал он. – Наверное, только в спальне мало-мальски прохладно.

– Я прикрыла занавески, – ответила Светлана. – На кухне тоже нет солнца…

Игорь Саввович постепенно привыкал к полумраку прихожей, адаптировался, как выражаются врачи, и увидел, что Светлана напряжена и взволнована еще сильнее, чем в его рабочем кабинете, полна тревоги и ожидания, но Игорь Саввович отчетливо чувствовал, что не сможет подойти к жене, обнять, сказать весело: «Все перемелется, мука будет!» Еще в своем рабочем кабинете он мог, сделав над собой небольшое усилие, утешить жену, но в собственном доме – спальня, кабинет, гостиная – был холоден до жестокости.

– Займись-ка обедом, – сказал Игорь Саввович.

Быстрый переход