— Добрый вечер, милейший Прайс! — сдавленный голос принадлежал соседу справа. — Какое счастливое совпадение, что нас повесили рядом! До вас у меня был ужасный сосед. Кошмарный тип! Он так храпел, что я не мог заснуть. Конечно, здесь многие храпят. Знаете, этот резиновый ошейник сдавливает шею. Я не жалуюсь, ошейник — единственное неудобство. А так здесь очень мило. И мы с вами можем поболтать о чем угодно, это не запрещается. Но… вы не узнаете меня?

Когда человек запеленат с ног до головы, совсем не так просто узнать в нем старого товарища или сослуживца. К тому же бритва не касалась щек соседа по меньшей мере недели две-три. Все же, вглядевшись, Прайс узнал Корнелиуса Мома, одного из лучших химиков «Медикал-секьюрити», где сам Прайс работал коммивояжером. Год назад Мома постигла беда: он попал в передрягу, из которой не сумел выпутаться. Прайс прекрасно помнил эту историю. В то время химики «Медикал-секьюрити» изобрели бездымные сигареты специально для курильщиков, чьи жены не терпят табачного дыма. Великолепная реклама: «Вместе с табачным дымом улетучивается семейный покой. Бездымные сигареты — безоблачное счастье домашнего очага». Работа мчалась к финишу и сулила прибыль, еще небывалую в истории фирмы.

Увы, Корнелиус Мом проболтался о затее с новыми сигаретами своей жене, а та за небольшую сумму продала секрет своему возлюбленному. Конкурирующая фирма опередила «Медикал-секьюрити». Мома вышвырнули за дверь и занесли в черные списки как ненадежного служащего. Сбережения быстро растаяли, жена сбежала. Мом поселился на окраине города, в жестяной лачуге Фонда-Для-Неимущих, потом устроился вышибалой в ночном баре, потом помогал бродячему фокуснику — в общем, скатывался все ниже и ниже. Да, Прайс знал Мома и печальную историю его падения…

— Добрый вечер, мистер Мом. Вы превосходно выглядите. Как вы думаете, нас долго продержат вот так… подвешенными? У меня ноет все тело. Меня будто засунули в тюбик из-под зубной пасты. Я хочу позвать адвоката…

— Спокойствие и терпение! Терпение и спокойствие, дорогой Прайс. Мы и так все время куда-то мчимся. Знаете, я когда-то увлекался альпинизмом. Голубые каньоны, снежные лавины, солнце в горах… Давно это было. Так вот, альпинист всегда имеет цель. Вершину! А мы сломя голову мчимся по холмам. Любой дрянной холмик, любой бугор принимаем за вершину. Потом вниз — и снова холмик. Гонка по холмам, как по зубьям бесконечной пилы. Бесцельная гонка. А здесь я отдыхаю и размышляю. Полиция нравственности подвешивает меня не в первый раз. За бродяжничество, не больше. В этой люльке чувствуешь себя младенцем. Спеленат, как младенец, и беспечен, как дитя. Ни о чем не заботишься. Напротив, здесь другие заботятся обо мне. Три раза в сутки подают шланги с питательной пастой. Через сорок шесть минут после каждого кормления снизу выдвигается ассенизационное устройство…

Прайса передернуло, он всегда был застенчив, а тут на виду у всех кормление и это…

В продолговатом низком зале висело еще около полусотни «предварительно изолированных», и монотонный гул голосов заполнял помещение. Время от времени тросы, на которых висели прозрачные свертки, приходили в движение. Тогда обнаруживалось, что под потолком тросы пропущены сквозь блоки. Колесики блоков начинали скользить по рельсам, прикрепленным к потолку, и очередной сверток уезжал в широко распахнутую дверь. Затем дверь быстро захлопывалась.

— Их увозят на допрос, — прохрипел Корнелиус Мом. — Вы умеете двигать ушами?

— Ннн… не знаю. Не пробовал. А при чем здесь уши?

Мом хихикнул.

— Не воображаете ли вы, что вас станет допрашивать настоящий инспектор? Я хочу сказать — живой инспектор.