– Добрый вечер, дон Басилио. Что здесь сегодня происходит? Почему все ушли?

Дон Басилио грустно посмотрел на меня и уселся за соседний стол.

– Сегодня дают рождественский ужин в «Семи вратах» для всех сотрудников редакции, – негромко пояснил он. – Полагаю, вам ничего не сказали.

Я изобразил беспечную улыбку и развел руками.

– А вы не идете? – спросил я.

Дон Басилио покачал головой.

– У меня отбили всякое желание.

Мы молча переглянулись.

– А если я вас приглашу? – предложил я. – Куда хотите. В «Кан Соле», если угодно. Вы и я, чтобы отметить успех «Тайн Барселоны».

Дон Басилио улыбнулся, слегка наклонив голову.

– Мартин, – промолвил он наконец, – я не знаю, как вам это сказать.

– Сказать что?

Дон Басилио кашлянул.

– Я больше не в состоянии публиковать цикл «Тайны Барселоны».

Я смотрел на него, не понимая, к чему он клонит. Дон Басилио старательно избегал моего взгляда.

– Вы хотите, чтобы я написал что-то другое? Что-нибудь в стиле Гальдоса?

– Мартин, вы же знаете, каковы люди. Поступали жалобы. Я не собирался давать делу ход, но главный редактор – человек слабый, он не любит ненужных конфликтов.

– Я вас не понимаю, дон Басилио.

– Мартин, именно мне поручили сказать вам это.

Он наконец посмотрел мне в глаза и пожал плечами.

– Я уволен, – пробормотал я.

Дон Басилио кивнул.

Я почувствовал, что глаза помимо воли наполняются слезами.

– В данный момент вам это кажется концом света, но, поверьте моим словам, в сущности, это наилучший выход. Вам тут не место.

– А где мне место? – спросил я.

– Мне жаль, Мартин. Честное слово, мне очень жаль.

Дон Басилио привстал и сердечно потрепал меня по плечу.

– С Рождеством, Мартин.

В тот же вечер я освободил свой стол и навсегда покинул место, которое заменяло мне родной дом, чтобы затеряться на темных и пустынных улицах города. По дороге в пансион я завернул к ресторану «Семь враг», располагавшемуся под арками галереи Шифре. Стоя на улице, я наблюдал через окно, как веселятся и пьют мои товарищи. Я хотел верить, что без меня они почувствуют себя счастливыми или по меньшей мерe забудут, что не были и не будут счастливы никогда.

До конца недели я безвольно плыл по течению, целыми днями пропадая в библиотеке Атенея. Я надеялся, вернувшись в пансион, найти послание от главного редактора с просьбой вернуться в штат газеты. Устроившись в укромном уголке одного из читальных залов, я доставал визитную карточку, которую сжимал в руке, проснувшись поутру в «Грезе», и начинал составлять письмо Андреасу Корелли, своему неизвестному благодетелю, но потом всегда рвал его на мелкие кусочки и предпринимал новую попытку на следующий день. Через неделю мне надоело жалеть себя, и я решил совершить неизбежное паломничество к порогу моего создателя.

Я сел на поезд линии «Саррия» на улице Пелайо. Тогда поезда еще ходили по поверхности земли, и, усевшись впереди вагона, я имел возможность разглядывать город и улицы, становившиеся все более широкими и величественными по мере удаления от центра. Я вышел на платформе «Саррия», а затем сел на трамвай, высадивший меня у ворот монастыря в Педральбес. День стоял удивительно теплый для зимы, и легкий ветерок доносил запах сосен и дрока, пятнами разбросанного по горным утесам. Я направил стопы к началу бульвара Псарсон, который уже начал потихоньку урбанизироваться, и вскоре передо мной замаячил характерный силуэт виллы «Гелиос».